«У тех, кто остался в Беларуси, своя изоляция. У уехавших — своя». Врач-психиатр — об эмиграции, интеграции и самоидентификации

Все началось в 2020 году. Мысли о переезде из Беларуси посещали Сергея и раньше, но до лета 2020 года его семья все еще планировала жизнь на родине и даже собирались купить квартиру побольше. Были и рабочие планы — заниматься частной практикой, работать в больнице и продолжать преподавать на кафедре психиатрии Белорусской медицинской академии последипломного образования.

«Но в 2020 году я не мог не реагировать на ситуацию, сложившуюся во время президентской кампании, после жестких разгонов мирных акций протеста и следовавших за этим арестами. Я очень болезненно все это воспринял, тем более что всегда был противником авторитарного режима», — рассказывает Сергей Попов. На протесты, по его словам, ходил активно, как на работу, подписывал многочисленные тогда письма и обращения от имени медиков с требованием прекратить репрессии и насилие.

Задержали Сергея 7 ноября 2020 года на протестном марше медиков, после чего его отправили отбывать 15 суток ареста на Окрестина, в Жодино и потом в Могилевскую тюрьму, но отсидел он 13. Заболел ковидом с очень высокой температурой, и когда стало так плохо, что он не мог встать с кровати, сокамерники позвали охрану, а те — скорую помощь.

Узнав, что Сергей врач из Минска, коллеги со скорой смогли вывезти его в больницу, но после этого целый год был страх, что заберут досиживать двое суток: «Было очевидно, что если я продолжу активно участвовать в протестных акциях, то возбудят и уголовное дело. В то время по всем медучреждениям рассылали списки «неблагонадёжных» сотрудников. Некоторых сразу увольняли и потом уже не принимали никуда, кого-то пытались «перевоспитывать».

Сергей надеялся, что в его случае обойдется беседами, хотя на работе уже был прессинг — требовали обещаний больше нигде не выступать, нигде ничего не писать, не давать комментарии прессе, не подписывать никаких протестных писем: «Меня контролировали, периодически звонили с вопросом, где я нахожусь. Объявляли выговоры, например, однажды за то, что я не расписался в журнале, не указал, куда еду по рабочим делам, будто уехал неизвестно куда. То есть за мной следили».

В начале февраля 2021 года Сергею сказали, что у него есть две недели, чтобы уволиться по собственному желанию, хотя контракт истекал через три года. И он решил уволиться, не воевать с системой, чтобы еще более не ухудшить свое положение, понимая, что у него запрет на профессию.

Добавилась и другая тревога — за пациентов и клиентов, которых Сергей консультировал в рамках официально оформленной частной практики: «Я и так все время жил в страхе, что придут с обысками или устроят ещё какие-то неприятности, а тут еще под угрозой репрессий могли оказаться мои пациенты, если при обыске неизвестно в чьих руках окажется вся конфиденциальная информация».

Развязанная Россией война в Украине, — которую, к слову, никто из достаточно большого профессионального медицинского окружения Сергея не поддерживает, — стала последней каплей в сумме обстоятельств. Все опасения и страхи, — что закроют границы, что будет гетто, запертое с обеих сторон непреодолимым кордоном, — только усилились. И несмотря на то, что Сергей до последнего пытался наладить как-то жизнь в Беларуси, решение уехать приняли, причем срочно:

«Собрались за день, взяли самое необходимое, что в машину поместилось, и уехали всей семьей вместе с собакой. На границе с Литвой простояли почти сутки, так как литовские пограничники не могли пропустить нас с действующими визами из-за отсутствия сертификатов об антиковидных прививках. Пришлось ждать разрешения на въезд по гуманитарным причинам».

Павялічыць

«Хотел остаться в Эстонии, где я вырос, но оказался в другой скандинавской стране»

Остановиться в Литве семья решила, чтобы смягчить травму переезда для ребенка. Частная школа STEMBRIDGE, где он учился в Минске на тот момент уже работала в Вильнюсе, и он пошел в класс, где уже учились его одноклассники. В течение трех месяцев семье предстояло решить, куда ехать дальше.

У Сергея была шенгенская виза С одной из скандинавских стран, выданная в Минске эстонским консульством, а у его жены польская. Ехать решили в Эстонию, где родился и вырос Сергей. В Беларусь он переехал после распада СССР, когда родители решили переехать на родину в Витебск.

«В Эстонии есть знакомые, там нам помогли с жильем и даже уже нашлась работа, оставалось только подтвердить свою квалификацию и диплом. Однако с переездом в Эстонию возникли большие сложности», — рассказывает Сергей.

Во-первых, как раз в то время ввели ограничения и перестали давать рабочие визы россиянам и белорусам. Во-вторых, сложилась неразрешимая ситуация: для подтверждения диплома в Эстонии, нужны основания для пребывания в стране, а для получения оснований нужна работа.

Оставался только один вариант с легализацией, который Сергей и выбрал, — попросить убежище, тем более что факт политического преследования очевиден, и потом подтвердить диплом и приступить к работе.

Для реализации этого вынужденного плана семье пришлось разделиться, так как при рассмотрения прошения об убежище нельзя выезжать из страны до получения документов. Так Сергей остался в апреле в Эстонии, а жена с ребенком — в Вильнюсе до конца учебного года.

Павялічыць

Фото: DELFI / Andrius Ufartas

Месяц спустя выяснилось, что Эстония не может предоставить статус беженца, потому что в соответствии с Дублинской процедурой документы на беженство должны рассмотреть в стране, выдавшей Сергею визу.

В итоге он уехал в эту страну, где и ждет решения миграционного департамента, а жена с ребенком с начала учебного года в Польше. Когда и где воссоединится семья, говорит Сергей, будем думать, когда получу документы, а пока что ребенок ходит в польскую школу.

Самому Сергею предстоит еще и языковой экзамен, теоретический по медицине, и практика — прием пациента в поликлинике: «Хорошо, что диплом Витебского медицинского университета здесь признается».

Почему Скандинавия?

«Во многом, мои решения прошлого, бессознательные решения, существенно повлияли на то, что я оказался в Скандинавии», говорит Сергей. Более 10 лет назад, начиная учиться психоанализу, он выбрал себе учителей, которые здесь живут.

«Сейчас я понимаю, что это та страна и общество, в котором хочется жить. Почему-то мне сложно было себе в этом признаться.

Иногда я думаю, что, если бы у беларусов не было бы такого советского прошлого, и несколько поколений прожили бы без глобальных социально-политических кризисов, в Беларуси могла бы быть примерно такая же жизнь, как сейчас в Скандинавии.

Но сослагательного наклонения история не принимает. Тем не менее, хотелось бы, чтобы было именно так».

«Работа врачом в Беларуси, в ее системе здравоохранения, очень вымотала меня. Я всегда очень старался прилагать больше сил, чтобы психиатрическая помощь и в общем сервис психического здоровья стал более гуманистичным и современным.

Но как пациенты могут чувствовать, что их жизнь ценна, если врачи по умолчанию находятся в униженном положении?» — так Сергей говорит о слагаемом из суммы причин, по которым он оказался в эмиграции.

После 2020 года, по его оценке, все откатилось далеко назад: «На своей шкуре я переживал, как психиатрия деградировала, несмотря на усилия многих коллег. Поэтому были мысли оставить врачебную деятельность, и практиковать только как психоаналитик. Но, видимо, немного отдохнув, чувствую, что не могу отказаться от этой части своей идентичности. Поэтому готовлюсь пройти огонь и медные трубы процедуры подтверждения диплома и квалификации».

Павялічыць

«Для меня это вторая эмиграция»

Пока у Сергея мало надежды на возможность вернуться в Беларусь, но если и так, то он убежден, что это будет опять эмиграция, хоть и в то место, в котором ты много лет жил:

«Эмиграция — это очень тяжёлый и очень болезненный опыт. Возможно те, кто родился и вырос в одной стране чувствуют иначе. Но я уехал из Эстонии, когда мне было 14 лет и, приехав туда в апреле 2022 года с намерением остаться, это вроде возвращение на родину, но все же это эмиграция. Чувствуешь себя как дерево, вырванное из привычной земли, нужно снова пустить корни в новой, иначе жизни не получится».

Сергей говорит, что для него нынешняя эмиграция — вторая:

«Дом — это люди, пространство вокруг, мой взгляд на мир и на жизнь такой, что там, где я нахожусь, там и строю свой дом, и забочусь об этом пространстве как о доме. И пока это новая страна».

Дискриминация белорусов за рубежом есть на уровне бюрократии, но не в частном общении с людьми

«В отношении обладателей белорусского паспорта дискриминация есть на уровне бюрократических процедур в разных государствах, но это понятно — страна не обязана принимать всех желающих», отмечает Сергей Попов. Однако ни он, ни его семья не сталкивались с дискриминацией на уровне отношений с людьми, хотя страх такой был.

Иногда Сергей замечал настороженность, когда слышали ответ на вопрос, откуда он приехал, но в процессе общения, когда собеседники узнают твое мнение и приоритет ценностей, отношение очень дружелюбное.

«Во многих случаях дискриминация начинается внутри самого человека, внутри белоруса в нашем случае, с самодискриминации, что приводит к подозрительному отношению к местным жителям, потом к дистанцированию, избеганию или превентивной атаке. Самоактуализирующееся пророчество», — говорит Сергей.

Чем географически дальше от Беларуси, по его наблюдению, тем меньше люди различают белорусов и россиян, для них это русскоязычное пространство. Сам по себе этот факт не является дискриминацией, но война накладывает отпечаток,

и в этой ситуации, уверен Сергей, белорусы просто обязаны разговаривать с людьми в разных странах, объясняя, что белорусы — не россияне, а Беларусь — не режим и не Лукашенко. Часть существующих ограничений, полагает Сергей, объясняется тем, что белорусский паспорт — это паспорт третьей страны, живущей по каким-то другим принципам.

Нежелание ассоциироваться с Россией и желание проявлять свою белорусскую идентичность стало для Сергея импульсом для того, чтобы говорить по-белорусски.

По его словам, в обиходе его семьи все меньше русского, а в публичном пространстве стараются разговаривать преимущественно по-белорусски.

«Отстроить самоидентификацию — это важная дополнительная работа, которую белорусы должны делать», — уверен Сергей.

Павялічыць

Что происходит с психикой оставшихся в Беларуси и тех, кто эмигрировал?

У эмигрантов всегда выше риск развития различных психических расстройств по сравнению с коренным населением, но белорусы чаще эмигрируют в страны с похожей культурой, где, по наблюдению Сергея, могут чувствовать себя лучше, потому что они перестали испытывать ощущение постоянной опасности. В то же время белорусы в эмиграции могут испытывать усталость и депрессию, кто-то теряет профессию, кто-то возможность навестить родителей или попрощаться с ними.

«И те, кто уехал, и их близкие испытывают ощущение разрушенного дома, и мы все переживаем огромную потерю, утрату привычных связей и жизни, которую планировали прожить. Каждый справляется с этим каждый по-разному. За всем этим — усталость, депрессия, горевание, изоляция.

У тех, кто остался в Беларуси, своя изоляция. У тех, кто уехал, — своя. И нельзя сказать, что кому-то легче, кому-то тяжелее.

Те, остался в ужасной белорусской реальности, может быть, могут позволить себе чуть больше горевать, грустить. Те, кто уехал, иногда не могут себе позволить горевать, потому что вынуждены решать очень много проблем одновременно, нельзя позволить себе расклеиваться», объясняет Сергей.

По его мнению, нет золотой середины между желанием эмигрантов оставаться в белорусской повестке и интеграцией в новую для них жизнь:

«Эта середина — серая, это серая зона, пропитанная болью и потерей. И окунуться в нее невозможно, потому что слишком больно. И отгородится невозможно, потому что тогда слишком много горя и пустоты. Но это все нужно осмыслить, потому что сейчас Беларусь не определяется географическими границами страны, она намного больше, потому что очень много белорусов уехало.

И это ответственность всех белорусов, в стране и за рубежом, сохранять свою белорусскую идентичность — не формально, а по существу. Я надеюсь, что это будут делать и белорусы в эмиграции. Все же уехать из страны — это не с глаз долой и из сердца вон.

Решение формальных вопросов с видами на жительство и работой не перечеркивают чувство принадлежности к Беларуси. А даже наоборот, когда человек встречается с новым, ему еще более нужно опереться на то, что уже есть. Поэтому среди нынешних белорусских эмигрантов так много белорусского языка».

Павялічыць

Почему оставшимся в Беларуси родственникам и друзьям часто сложно ответить на вопрос «как дела» от близких, эмигрировавших в Европу или давно там живущих?

«Честный ответ на вопрос — «плохо», и он предполагает действия. Но действовать в Беларуси невозможно, дна для репрессий не существует, можно бесконечно падать в насилие, жестокость, деструктивность и бессмысленность. Эта ситуация вызывает сильный коктейль чувств — вины, страха и бессилия», — объясняет Сергей.

По его наблюдению, между уехавшими и оставшимися в стране белорусами, которые находятся по одну сторону политических баррикад, но по разные стороны государственных границ, образуется подобие пропасти.

Причина в том, что оценка ситуации в Беларуси предполагает какие-то действия. И у тех, кто уехал, много возможностей что-то делать и быть активными. Пусть эти люди не всегда могут сделать так много, как хотелось бы, но они действуют, делают что-то для улучшения жизни своей. И в этом плане они на стороне инстинкта жизни. А те, кто остаётся, вынужден всё держать в себе, и это очень сложно, это что-то такое, что против жизни.

Поэтому взаимоотношения могут складываться очень сложно.

Как воспринимается тот, кто уехал теми, кто остался? Как тот, кто бросил. Или еще хуже — как тот, кто заварил всю это кашу и свалил. Из-за разлуки переживают все, но часто нет возможности уехать всем вместе.

Чтобы помочь себе при переживании стресса и травмы, а также получить бесплатную психотерапевтическую помощь, можно обратиться к платформе https://www.gip-global.org/, samopomo.ch для беларусов и samopomi.ch для украинцев. Это проект международной организации Human rights in mental health, объясняет Сергей Попов.

И добавляет, что он ценит возможность работать в этой команде консультантом и помогать людям, оказавшимся в сложном положении. 

Читайте также:

«Высказываться в адрес лукашенковцев опасно, поэтому отыгрываются на других». Почему людям важно найти виновного в репрессиях?

«У тех, кто пережил горе потери родины, нет ощущения будущего». Как горюют белорусы

«Наше поколение в любом случае останется травмированным». Психолог о жизни во время репрессий и войны

• 21
• 0
• 2
• 3
• 3
• 12
• 8
• 0