Юлия Чернявская про увольнение и выбор: «Боюсь, как бы белорусы в себе не разочаровались»
11.12.2020 / 10:35
labadzenka.by
Культуролог и писательница Юлия Чернявская в интервью «Радыё Свабода» объясняет, почему решила по собственному желанию уволиться из Университета культуры и искусств, где преподавала четверть века, о том, какой непростой выбор сейчас стоит перед многими белорусами и что сейчас сделал бы ее муж Юрий Зиссер, если бы был жив
Что сказал и сделал бы Юрий Зиссер
— Я помню ваш пост в фейсбуке в августе во время вдохновляющих многотысячных акций протеста в центре Минска, когда вы написали: «Как жаль, Юра, что ты этого не успел увидеть». Думаю, вы многие вещи сейчас рассматриваете через призму — а как бы на них отреагировал ваш муж Юрий Зиссер, которого не стало весной. Как вы думаете, что бы он сейчас сказал, сделал? Что бы он чувствовал в августе, а что в декабре?
— Думаю, что в августе сказал бы все то, что и в декабре. Юра был человеком не наивным, хотя в чем-то и доверчивым. У него был очень острый и стратегический ум. Для него не было ничего страшнее болота. Когда возникала сложная ситуация, он начинал действовать, воспринимал ее как вызов и начинал решать ее очень нестандартными путями. Ситуацию антиболота, ситуацию начала он воспринял бы радостно. Не скажу, что он предполагал бы, что за три дня может появиться новая Беларусь. Он был бы готов к довольно долгим путям. Что бы он сделал? Был бы с Tut.by, был бы со мной, был бы здесь.
Об увольнении из Белорусского государственного университета культуры и искусств
— В начале декабря вы по собственному желанию уволились из университета культуры и искусств, где преподавали четверть века. «Я держалась долго, но степень необходимых компромиссов между профессией и службой с каждым днем растет», написали в фейсбуке. Что стало последней каплей для принятия этого решения и какой компромисс для вас невозможен?
— Таких капель было очень много. Накапливались еще с весны, с пандемии. Стало ясно, что гораздо страшнее не выполнить приказ министерства, чем то, что люди будут болеть. Второй момент — каким образом начали выбывать люди. 31 августа приходит твой ректор на работу и прощается, ректора нет. Сидел студент у тебя на парах, очень умный, ждешь его в пятницу на паре, а в среду он тебе пишет из Киева. И главное — молчание. У нас всегда декларировалась любовь к студентам, были почти семейные отношения в университете. А тут студентов выгоняют, а всего лишь 20 преподавателей готовы подписать письмо в поддержку. Коллегу увольняют, и только 24 человека ставят подписи в его поддержку, остальные молчат. «Вы же понимаете»…
Мне кажется, что студент не должен видеть преподавателя как «разбитого» и испуганного человека, который просит у него милосердия. И в конце концов меня огорчило, что солидарность между студентами была краткосрочной и не очень активной. Когда их однокурсники попадают в жернова, большая часть совершенно спокойно это воспринимает. Мне не хотелось ждать, опять разочаровываться, опять страдать.
«Самое главное для меня — не предать себя и делать все, что должен, на своем месте»
— По вашему мнению, какие самые главные нравственные выборы сейчас стоят перед белорусами? Преодолеть страх? Не совершить подлость?
— Дело в соотношении личности и сил. Самое главное для меня — не предать себя и делать все, что должен, на своем месте…
— Какие реальные истории из нынешней жизни вы как писательница посчитали бы достойными литературного произведения? Когда у редактора государственного, пропагандистского медиа дети попадают за решетку за участие в мирных протестах? Или когда пожилая женщина пытается защитить молодых людей от жестокого задержания «людьми в черном» и кричит им — не трогайте, берите меня, и ее берут. Когда люди бросают любимую работу и уходят в никуда, зная о возможном аресте?
— Первые две истории много раз описаны. Первая — в «Короле Лире», а вторая — в «Матери» Горького. Если не воспринимать последнее как революционную литературу, то это не о том, как Ниловна идет в революцию и сын ее перевоспитывает, это история о том, что она следует за своим сыном, воспринимает правильность своего сына. Об этом и пьеса Чапека «Мать». Это архетипические истории. Есть и другие.
Недавно меня сильно тронула история о женщине и мужчине, которые ходили на акции. Потом его взяли. Женщина работает на государственной службе. Супруги, двое детей. Она перестала ходить на акции, стала бояться за детей (припишут СОП и так далее). А он продолжил. И все, что в семье заработано, несет для победы. Его выгнали с работы, осталась только ее зарплата. Она думает о самоубийстве, так как не видит выхода — сказать: дорогой, бросай все и иди работать, или продолжить жить в условиях, когда все сжимается… Для меня акцент — женщина, которая находится в ситуации тяжелейшего внутреннего выбора и видит единственный путь — суицид. Меня интересует семья в этой ситуации, близкие люди, которые оказываются в сложных дилеммах.
«Силовая работа привлекает людей определенного склада»
— Как вы считаете, какой моральный выбор стоит перед силовиками? И стоит ли? Возникнет ли?
— Там несколько типов реакции. Силовая работа привлекает людей определенного склада. Одни — те, кто решил работать в органах охраны правопорядка, так как считают, что они защищают людей. Другие — я думаю, что их меньше, но мы их лучше видим — это люди, которые идут туда удовлетворить свои природные наклонности, то, что объединяет всех животных, — агрессию. Часть людей ушла. Мало кто это афиширует. Часть думает, что может что-то изменить изнутри, старается не сильно свирепствовать или не свирепствовать вообще, скорректировать действия с учетом своей моральной позиции. Им труднее всего, потому что они в той же дилемме, что и женщина, о которой я говорила, — в неразрешимой дилемме.
Добавляется и то, что мы недавно узнали о работе силовиков, о крепостных условиях, когда должен отрабатывать, отдавать деньги. Я никого не оправдываю и не обвиняю, а пытаюсь понять их мотивы.
Третья категория силовиков, для которых нет выбора. Они играют в казаков-разбойников, такая детская полузвериная игра у них. С этим ничего не поделаешь. Нужно только знать, как жить, зная, что они среди нас.
«Этим летом белорусов стали хвалить»
— Чего вы боитесь? Какова ваша главная тревога, чего сейчас остерегаться?
— У меня несколько страхов. Один — что белорусы в себе разочаруются. Они очаровались, увидели замечательные лица. Этим летом белорусов стали хвалить. Белорусам начали говорить, что они — невероятные, талантливые, интересные, что это не маленькая страна, не кусок земли, а европейская страна, что белорусы — образованные, достойные люди, которые уважают себя. Я заметила, как это быстро просочилось на форумы, в социальные сети.
Раньше писали: ой, мы, белорусы, всегда такие. А теперь — мы, белорусы, всегда искали справедливости, были смелыми. На каждую нацию сильно действует мысль значимого другого, других народов. И все подряд стали восхищаться белорусами. Многие смотрят российские СМИ («Эхо Москвы», «Дождь» и так далее), там бесконечно было это восхищение и это грело. Но теперь формы протеста изменились, люди не видят себя в таком количестве. В массе кажется, что с тобой весь мир. А потом массы стали спорадическими, менее активными и обширными. Кац о тебе говорит реже. «Эхо Москвы» давно «откатилось». Но Кац продолжает, он хорош как популяризатор и как оптимист, но, к сожалению, не очень хорош как аналитик. Аналитика как-то исчезла, я ее не слышу и всегда ищу.
На Западе тоже не сильно нами уже интересуются, имею в виду СМИ. Что-то там решают, наверное, политики. И тут мы почувствовали, что одни, у нас мало подогрева извне. И как бы нам помнить, что мы — потрясающие, невероятные, что у нас большое чувство юмора, единство и доброта, что мы очень умные и креативные, что у нас очень сильная взаимопомощь, которая сейчас расширилась до размеров страны. Я очень боюсь, чтобы нам не потерять это.
— Что дает вам силы и веру в эти сложные времена?
— То, что я увидела в белорусах. Белорус — мой любимый типаж фольклора, я им много лет занималась — традиционным белорусом. Мне сейчас страшно интересно жить, я пытаюсь то, что знала и писала когда-то, сравнить с тем, что вижу сейчас. И мне очень важно, что именно и под влиянием чего в том белорусе трансформировалось в этого белоруса, который, казалось бы, совсем на того не похож.