Светлана Курс о том, есть ли еще Беларусь: «Ва мне вапрос так не стаіць!» А слова оставшихся куда значительнее эмигрантских
Пост Виталия Воленюка на тему «А есть ли еще Беларусь» вызвал в соцсетях настоящее торнадо обсуждений. Реакции и рефлексии имели полярный характер. «Наша Ніва» спросила у писательницы Светланы Курс, есть ли еще Беларусь и где сейчас бьется сердце нашей страны. «Окно возможностей появится, как только Россия существенно ослабнет», — уверена писательница.
16.06.2022 / 21:45
Фото: Фейсбук
«Наша Ніва»: Светлана, так есть ли еще Беларусь? Остается ли она на карте вашей ментальности?
Светлана Курс: Процитирую прекрасную поэму о Луке Мудищеве: «Ва мне вапрос так не стаіць!» Понимаю, почему люди так спрашивают: они остаются в Беларуси, где на каждого будто огромный камень навален. Так было, кстати, после восстания 1863—64 годов. Убивают, может, в меньших количествах, но этноцид идет аналогичный.
Если смотреть на этот процесс сбоку и сверху, как я вынуждена сегодня делать, то не имею никаких колебаний относительно того, есть родная страна или нет. Ее существование не подлежит сомнению. Многие сейчас настаивают: поскольку уничтожается наша деревня, не будет и страны, так как не появятся следующие генерации детей — носителей белорусского языка. Но не соглашусь с этим. Да, деревня давала множество талантливых людей, однако не меньше было и тех, кто презирал собственную культуру, чтобы выбиться в заметные «русские». Такие Микиты Зноски своего времени… Но если нет Беларуси, то зачем вообще жить?
«НН»: Массовый отъезд людей только отдаляет перемены или вообще ставит на них крест?
СК: Эмиграция создает запас людей, их ресурс на какой-то новой платформе, какой-то новой почве. Они разносят Беларусь по миру в своих душах. Самое же главное в нашей стране не болота, пущи, замки либо калий — пусть сложно, но такие ресурсы восстановить можно. Люди — вот что на самом деле ценно. И если они остаются белорусами в своем понимании, в своем сердце, то никак их идею и устремления не распять.
«НН»: «Мне не хочется возвращаться, потому что я не вижу перспективы», — можно услышать от некоторых. Это на самом деле отчаяние, или все же попытка оправдать адаптацию в более благоприятных европейских условиях?
СК: Личный выбор, только и всего. Если человек боится оказаться в тюрьме и знает, что не выдержит лет шесть в прокуренной камере без постели и со вшами, то он уезжает. Если он не готов пожертвовать своим будущим либо у него есть старые родители, которые не выдержат заключения ребенка, то тоже человек упаковывает чемодан. Поэтому не вижу в этом ни отчаяния, ни попытки оправдаться. Здоровая оценка собственных возможностей и сил, только всего.
Людям нужно разрешить это — не все герои.
Ведь условия, в которых человек может оказаться за решеткой, не то что угрожают здоровью, а естественным образом убивают. Взгляните, сколько политзаключенных заболело онкологией за последние месяцы… Некоторые из-за болезней уже ушли из жизни, а Витольда Ашурка вообще убили.
Фото: Фейсбук
Кстати, вот еще что бы отметила. Люди из-за стресса стали несдержанными, болезненно реагируют на каждую зацепку. Те, кто уехал, жаждут высказаться, обосновать свою позицию. Но им не дают, мол: «Свалил, то сиди уже и не суйся» … Соль, конечно, в этом есть.
Но нужно понимать точку зрения каждого человека. Не обязательно ее принимать, но понимать необходимо. Пусть себе у наших голосов и разный вес:
слова оставшихся куда значительнее эмигрантских. Ведь люди из зарубежья либо не чувствуют всех нюансов, либо чувствуют иначе, чем есть на самом деле в Беларуси.
К тому же те, кто уехал, не рискуют ничем, а те, кто остался на родине, постоянно ставят жизнь под удар.
«НН»: Когда будет следующее окно возможностей у белорусов, оставшихся на родине — и с чем оно может быть связано?
СК: Знаете, уже много раз ошибалась в прогнозах. По крайней мере во время их совершения — расхождение составляло примерно 10—15 лет. Поэтому сформулирую осторожно:
окно возможностей появится, как только Россия существенно ослабнет.
В исторической перспективе это довольно близкий процесс, после чего белорусам быстренько предстоит укрепиться как нации. Не только тем, кто остался: уехавшие люди будут нужны на родине со знаниями, которые они приобретут.
Поэтому очень существенно сохранить единство. Не спорить за пустой мешок, не выискивать агентов в окрестностях, не действовать методами «сект», которые существуют сейчас в нашей политической и общественной жизни, а вести диалог. Причем исключительно насчет важных вопросов.
«НН: Как дается рефлексия по Беларуси вам?
СК: Знаете, чем человек хорош? Тем, что эластичен, будто мячик, который сжимаешь рукой.
Теперь белорусов Бог плющит — возможно, мускулатуру тренирует — и временами приходится тяжело. Поэтому рефлексия нужна всем.
Как ее себе позволяю? Да соответственно старой белорусской технологии — дзе бокам, дзе скокам (смеется). Алкогольчик, спортик, работа, встречи с выдающимися людьми — их сейчас уйма вокруг.
Например, накануне пожаловала на квартирник белорусских литераторов. И там Андрей Хаданович читал свои переводы Изи Харика. Это был настоящий катарсис — попутное очищение и приобщение к подлинному искусству, достойному мирового внимания. Набралось сил примерно на год вперед.
«НН: Согласны с тем, что Беларусь — это сейчас уже о ощущении, а не месте жительства?
СК: Согласна. Была мало знакома с представителями предыдущих волн белорусской эмиграции. Но всегда имела ощущение, что они немного старосветские. Говорю так в позитивной коннотации, ведь те люди сохранили традиции, языковые интонация, такие милые мелочи былого, которые впоследствии исчезли в лихолетье ХХ века.
Фото: Павлюк Быковский
Теперь же наша эмиграция по-настоящему модерновая. Скажем, белорусские аудиокниги записывает блестящий успешный айтишник, который делает прорывы в профессиональной отрасли. Разве не чудесно?
«НН: Увидел еще одно интересное сравнение. Отъезд из Беларуси — будто выход из сложных созависимых отношений. И только за пределами страны понимаешь их истинную токсичность.
СК: Не знаю, как корректно сформулировать мысли, ведь здесь очень тонкая материя. Полагаю отчасти по своим друзьям из Фейсбука — они едва держат голову над водой океана отчаяния вокруг. Тем не менее, когда выезжаешь, тоже понимаешь и чувствуешь на себе всю ту белорусскую токсичность. Это все равно, что дышать в глицерине, очень сложно… Что делать? Разве какие-то антиглицериновые жабры нарастить. Белорусы в этом смысле великие мастера.
«НН»: В конце беседы, повторю за гениальным художником: кто мы, откуда мы и куда идем?
СК: Мы классный, красивый народ, который выжил, несмотря ни на что. Его ждет блестящее будущее: мы будем ходить — разбрасывать розы из шляпы и распространять вокруг себя, как говорится, свет и сладость. Я в этом убеждена, потому что помню 90-е годы прошлого века. Мы, белорусы, такими и были.