Польский язык для Беларуси такой же родной, как и русский

Местная автохтонная белорусская элита перешла на польский язык и на момент разделения местного населения на нации во второй половине 19 века в большинстве своём оказалась «по другую сторону границы» от простонародного большинства

11.07.2012 / 13:54

Глядя на неоригинальную, но актуальную дискуссию о двуязычии, которая началась после статьи Яна Максимюка, была поддержана Франакам Вячоркай, Виктором Мартиновичем и Сяргеем Дубавцом, было невозможно не задать логичный в контексте истории Беларуси вопрос: а чем с этой точки зрения польский язык хуже русского?

Можно сказать, что Беларусь как страна или регион — точнее, «Беларусь», или то, что мы сегодня называем Беларусью и что еще 100–150 лет так не называлось — приобрела некие постмодернистские черты или предпосылки задолго до того, как появилось само понятие постмодернизма. Как пример этого — местная автохтонная белорусская элита, которая перешла на польский язык и на момент разделения местного населения на нации во второй половине 19 века в большинстве своём оказалась «по другую сторону границы» от простонародного большинства. Последнее и образовало «крестьянскую» современную белорусскую нацию.

Момент автохтонности и «тутэйшести», тех, кого в советской пропагандистской литературе стало принято было обозначать с помощью клише «польские паны», необходимо подчеркнуть дополнительно. Князья Огинские происходят от смоленских бояр и черниговских князей, Сапеги — из смоленских бояр. Тадеуш Костюшко — потомок православной шляхты. По словам историка Анатоля Грыцкевича 80% феодалов на белорусских землях были белорусского же происхождения, то есть не в последнюю очередь потомками бояр Полоцкого, Турово-Пинского и других русских княжеств.

О «польских панах», поработивших «белорусский народ» речи быть не может в любом случае.

Наша шляхта не была поляками — это были местные люди.

Культурные различия между «белорусской» шляхтой и «белорусским» крестьянством 18–19 веков едва ли были большими, чем пропасть между российским дворянством и российским крестьянством в то же время.

Вместе с элитой «по ту сторону» после эры национализмов оказалась и другая значительная часть автохтонного населения Беларуси, которая сегодня идентифицирует себя в качестве «белорусских поляков», но имеет куда бóльшие культурные и генетические связи с теми, кто оформился в современные нации белорусов и литовцев, чем с «польскими» поляками-«короняжами».

Знаменитый портрет белоруса Адама Мицкевича кисти белоруса Валентина Ваньковича

Белорусское национальное движение почти от самого своего начала стало рассматривать великих литовских князей, Тадеуша Костюшко, Михала Клеофаса Огинского, Наполеона Орду как «своих» — не говоря уже о представителях «пограничной зоны», как Винцента Дунина-Марцинкевича, Константина Калиновского или Владислава Сырокомли. И это вполне обоснованно и правильно с точки зрения именно что «тутэйшести» этих людей и с точки зрения того, что белорусский национализм по определению призван быть идеологией местного самоопределения, средством самопознания и самоидентификации — которые были осложнены в силу исторических обстоятельств.

Но сказав «А» традиционный модернистский белорусский национализм начала 20 века в силу своей крестьянско-социалистической окраски не решался сказать «Б», которое теперь можем сказать мы: если эти люди «наши», то ведь и культура их тоже «наша».

Польский язык и здешняя «крэсовая» польская культура, Огинский, Монюшко, Мицкевич, имеют точно никак не меньшее (а в некоторых случаях — и большее) право рассматриваться как проявления «белорусскости» в смысле «тутэйшести», как и современные русскоговорящие Алексиевич, Михалок и прочие.

Более того — «нашими» являются и глава Республики Средней Литвы Люциан Желиговский, и даже маршалок Польши Юзеф Пилсудский. Они никогда не отрекались от своих литвинских корней, никогда не отрекались от своей «тутейшести».

В белорусской истории всегда были «западные» филареты и филоматы, а были «восточные» кояловичи и солоневичи. И в этом симбиозе Запада и Востока, католичества и православия, «польского» и «русского», а если смотреть совсем в древность — балтского и славянского, и есть характер Беларуси и белорусскости, это её врождённая черта. Прекрасная черта. Как на двух крыльях,

на протяжении истории наша идентичность выживала благодаря балансирующим элементам: во времена польского культурного доминирования — благодаря православию и «русинству», во времена российского доминирования (продолжающиеся и по сей день) — благодаря католичеству и «литвинству».

Кроме северо-западных регионов страны крэсовая польскоязычная культура была почти полностью уничтожена (зачастую — с физическим истреблением или депортацией её носителей) советской властью. Её остатки за 20 век окончательно попали в информационную и культурную зависимость от Варшавы, окончательно стали воспринимать себя в качестве диаспоры и даже не задумываются о гипотетическом формировании какого-то отдельного не-польского польскоязычного центра. Даже гипотетическое возникновение такого центра ещё менее вероятно, чем существование Беларуси в качестве полноправного русскоязычного культурного центра. Но речь всё ещё может идти о «деполонизации», интернационализации польского языка-то есть, превращении его в международный язык, язык не только поляков, как и немецкий является языком не только немцев.

Но что важнее для нас — это по крайней мере

необходимость восприятия польскоязычного белорусского наследия в качестве неотъемлемой составной части нашей традиции и нашей культуры.