Философ Петр Рудковский: Митрополит Кондрусевич уходит в отставку, но его влияние и авторитет остаются

Политический кризис в Беларуси отразился в том числе и на Католической церкви. Священники и иерархи активно выступили против жестокости силовиков, фальсификации выборов, молились за раненых и погибших, после чего подверглись настоящему преследованию. Митрополита Минско-Могилевского, архиепископа Тадеуша Кондрусевича, который в августе отправился с рабочим визитом в Польшу, четыре месяца не пускали в Беларусь, а некоторые священники оказались за решеткой.

Наконец, при участии папы Франциска митрополит Кондрусевич накануне Рождества в Беларусь вернулся, но 3 января стало известно, что в связи с достижением 75-летнего возраста он отправлен Папой в отставку.

В разговоре с «Нашей Нивой» директор негосударственного Белорусского института стратегических исследований, философ Петр Рудковский подвел итоги минувшего года в жизни белорусского костела, признал, что Ватикан пошел на компромисс с белорусской властью, и поделился мнением о том, что потеряли католики с отставкой Кондрусевича.

Павялічыць

— Ситуация сложилась так, что в прошлом году между государством и и Католической церковью возникла конфронтация. Сейчас она перешла в фазу, в которой нет динамики. В течение почти 30 лет был более или менее мирный симбиоз между Костелом и государством, но последние четыре месяца происходит холодная война.

— Но власть и раньше неоднозначно относилась к Католической церкви. Священникам и монахам не продлевали рабочие визы в Беларуси, а ксендз Владислав Лазарь в свое время даже оказался за решеткой по обвинению в шпионаже…

— Постоянно были проблемы со строительством костелов и служением иностранных ксендзов в Беларуси. Был и специфический случай, связанный с упомянутым вами ксендзом Лазарем. Но это точечные, локальные и кратковременные конфликты, которые не имели системного характера, не затрагивали с одной стороны всю институцию Католической церкви, а с другой — институцию режима. А то, что произошло после августа 2020 года, обрело системный характер.

— Тадеуш Кондрусевич после президентских выборов в своих выступлениях руководствовался понятными максимами, которые прописаны в Библии. Он выступал против насилия, против лжи и ничего категоричного конкретно против Лукашенко не заявлял. Что же его так взбесило и заставило не впускать Кондрусевича в Беларусь?

— Тадеуш Кондрусевич довольно осторожный и дипломатичный. Он никогда — ни во время служения в России до 2007 года, ни позже в Беларуси — не позволял себе резких высказываний. Сам помню, как настороженно он реагировал, когда тот или иной священник публично высказывался на политические темы. Архиепископ отдавал предпочтение осторожным и тактичным действиям, но это все равно было до поры до времени. После произошедшего в августе, после пыток в местах содержания задержанных, пройти мимо и сделать вид, что ничего не происходит, Кондрусевич, при всей своей осторожности, не мог. Однако он все равно оставался относительно сдержанным в своих высказываниях. Заявлял о прекращении насилия, говоря о необходимости диалога и призывал, при возможности, к прощению.

Павялічыць

Но особым образом на Лукашенко подействовали весьма условные жесты Кондрусевича. Во-первых, митрополит довольно настойчиво попросил о встрече с тогдашним министром внутренних дел Юрием Караевым, на которой обсуждалась тема пыток, а во-вторых, архиепископ в августе задержался на молитву возле СИЗО на Володарке. Лукашенко, видимо, воспринял это как жесты выраженной оппозиции. Возможно, могло повлиять на решение властей и интервью иерарха для польского телевидения. Оно было посвящено проблемам Запада, но Кондрусевич в нем также смело заявил: многое указывает на то, что выборы в Беларуси не были честными и белорусское общество созрело к переменам. И вполне возможно, что этот момент стал последней каплей для Лукашенко и его окружения.

— Вызвал ли у вас удивление запрет на въезд Кондрусевича в Беларусь?

— Да, это несправедливый и нелегальный акт, который ничего, кроме возмущения, вызывать не может. И если даже посмотреть на это действие со стороны режима, то оно принесло немало имиджевого и любого другого вреда всей системе. Сначала звучало, что у Кондрусевича якобы недействительный паспорт, что он занялся политикой, свержением режима, получал инструкции, как разрушать государство, а теперь оказывается, что, несмотря на все это, его можно впустить в страну. Получается, что эти заявления, сделанные осенью, были просто высосаны из пальца.

Лукашенко славится своими противоречивыми высказываниями, но подобный тип заявлений еще больше ударил по имиджу. Разумеется, о своем имидже на Западе власть уже не заботится, но восприятие таких решений среди россиян, силовой элиты в будущем тоже может иметь последствия. Если бы Кондрусевич находился в Беларуси, с ним можно было бы бороться с помощью контраргументов, через неформальную или формальную встречу попытаться склонить к тому, чтобы он не высказывался на общественно-политические темы. Правда, не факт, что это бы сработало. При всей осторожности Кондрусевич остается принципиальным и опытным человеком. Тем не менее можно было бы найти варианты, которые принесли бы меньше потерь режиму, но государство выбрало просто тупую и линейную конфронтацию.

— Скрывается ли за разногласиями с Костелом, как представителем западной цивилизации, неприкрытый конфликт Лукашенко с Западом?

— Нет, это отсутствует. Католическая церковь потенциально была и остается для власти возможным союзником в борьбе за традиционные ценности и противодействии секуляризационным и эмансипационным трендам Запада. Кондрусевич известен тем, что критически относится к подобным явлениям. Иное дело, что некоторые в Беларуси до сих пор ассоциируют Костел с польскостью. И, мол, если бьем по католичеству, то бьем и по Польше. А Польша, как известно, заняла острую позицию в отношении режима.

— Ощущаете ли, что после истории с Кондрусевичем государство начало оказывать настоящий прессинг на Костел?

— Да, то и дело возникали проблемы с электроснабжением в Красном костеле, позже некоторые священники попали на сутки, в прокуратуру вызвали епископа Юрия Кособуцкого, который в отсутствие Кондрусевича руководил Минско-Могилевской архиепархией… Это неполный перечень случаев, причем без учета очень острых и очернительных политических высказываний. До сих пор никогда подобного не было. Белорусская католическая церковь оказался в новой ситуации, в которой выглядит вполне успешно. Она стала символом сопротивления в хорошем смысле этого слова. Сопротивления во имя тех или иных ценностей.

Павялічыць

— Кособуцкий проявил себя как пламенный оратор, который не боится высказывать свою точку зрения. Его активность стала для вас открытием?

— Раньше не знал Кособуцкого как публичную личность. В роли opinion maker, морального авторитета и принципиального иерарха, как и остальные, наблюдаю его только в течение последних месяцев. Сложилось впечатление, что говорит он своим голосом, не пытается его упаковывать в какие-то дипломатические формы и не видит возможности особенно заниматься дипломатией. Его высказывания о том, что в Беларуси имеет место преследование Костела, были очень острыми.

— В конце ноября Кособуцкий заявил, что готов к возбуждению в отношении себя уголовного дела. Верилось ли вам в то, что система могла бы начать репрессии в отношении сразу двух белорусских епископов?

— Подобное я допускал. Этот режим настолько действует линейно, что даже не считается со своей выгодой и потерями. Однако вызов Кособуцкого в прокуратуру — это также форма сильного психологического прессинга. Безусловно, это нельзя сравнить с заключением, но и для Кособуцкого, и для бывшего пресс-секретаря БПЦ Сергия Лепина, который также осудил разгром мемориала Роману Бондаренко, это беспрецедентный шаг.

— Несмотря на давление в отношении Католической церкви в Беларуси, Папа Римский публично не высказывался о белорусских событиях. Хотя ранее довольно активно реагировал на преследование верующих в Африке, убийство христиан во Франции. Почему Папа избегал комментариев в отношении Беларуси?

— Я бы не сравнивал ситуацию в Беларуси с тем, что случается в исламских странах, где бывают не только заключения, но и убийства тех, кто исповедует христианство. В Беларуси подобного нет.

Какую же тактику мог выбрать Ватикан в этой ситуации? Вариант первый: пойти на публичную конфронтацию с белорусской властью, начать критиковать режим по моральным и религиозным причинам и продемонстрировать свою принципиальность. Но в таком случае, видимо, почти пришлось бы попрощаться с перспективой в ближайшее время решить определенные конфликтные моменты с возвращением Кондрусевича. Кроме того, преследование верующих могло бы усилиться.

Вариант второй: отсутствие публичных заявлений и переговоры с белорусской властью, чтобы попытаться добиться приезда архиепископа в Беларусь. В итоге вторая тактика и была принята. Как видим, она оказалась успешной, хотя здесь возможны некоторые оговорки.

— Некоторые задаются вопросом, почему решать дело Кондрусевича активно начали только в декабре, когда в Минск прилетел бывший нунций в Беларуси Клаудио Гуджеротти, который сейчас является нунцием в Великобритании.

— Это же процесс, и нельзя говорить, что Беларусь — единственная проблема для Ватикана. Все-таки Ватикан представлен почти во всех странах мира, и количество католиков в Беларуси в процентном соотношении — это одна тысячная от всей популяции католиков в мире; в ряде мест на планете их проблемы острее и серьезнее, чем в Беларуси. Кроме того, Гуджеротти уже давно не является нунцием в Беларуси и имеет огромное число задач. Поэтому, хотя бы по этим причинам, не стоило ожидать, что Ватикан все силы бросит на решение проблемы с Кондрусевичем.

— По вашему мнению, благодаря чему удалось разрешить историю с возвращением архиепископа успешно? Важно ли было для Лукашенко, чтобы сам Папа Франциск обратился к нему через посланника с такой просьбой?

— Нельзя исключать, что таким образом Лукашенко решал некоторые свои психологические вопросы. Но это не основная причина, так как у режима есть намного более серьезные проблемы. По моему мнению, переговорами по Кондрусевичу Лукашенко хотел дать сигнал Западу о том, что с ним все-таки можно договариваться. Он не любит и не хочет делать первым шаг навстречу, чтобы сохранить репутацию твердого и несгибаемого правителя не только во внутренней политике, но и во внешней. Однако если шаг по своей инициативе делает кто-то другой, просит о встрече, пытается в чем-то убедить, то тогда Лукашенко готов пойти на некоторые уступки. И то, что он согласился на них, несмотря на имиджевые потери, — это сигнал для западного сообщества. Мол, приезжайте ко мне, присылайте своих послов и просите о возможности переговоров.

Короче говоря, в случае с Кондрусевичем наиболее вероятной кажется именно такая логика. И я сильно убежден, что Клаудио Гуджеротти это понимал. Он долгое время работал в нашей стране, очень хорошо знает белорусскую ситуацию, и ватиканская дипломатия это использовала.

— В кулуарах слышал, что Папа Франциск был очень недоволен отношением к Костелу в нашей стране, и при отказе Кондрусевичу вернуться якобы был готов отозвать из Беларуси нунция Анте Йозича.

— Я об этом не слышал, но не исключаю, что такое могло быть. Это похоже на стиль Папы Франциска. Он дипломатичен до поры до времени, но может показаться настолько суровым, что мало не покажется.

— Еще перед возвращением в Минск Кондрусевич написал прошение об отставке, на которую имел право по достижении 75-летнего возраста. В результате Папа принял его прошение. Для вас это было ожидаемо?

— Я допускал такой сценарий, но все же надеялся, что этого не произойдет. Папа Франциск далеко не всегда удовлетворял подобные прошения, и, как правило, в странах, где нет избытка священников и иерархов — а в Беларуси его нет, — отставку не принимает. Логично было надеяться, что так произойдет в случае с Кондрусевичем. Видимо, ватиканская дипломатия пошла на довольно серьезный компромисс и реальную уступку для белорусской власти. Но здесь хотел бы подчеркнуть, что важно прежде всего то, что происходит внутри Беларуси, среди духовенства и белорусского епископата, а не то, что за ее пределами.

А позиция Костела относительно общественного кризиса осталась неизменной, о чем свидетельствует и проповедь епископа Александра Яшевского на Рождество. Нравственных и духовных уступок нет. Белорусское католическое духовенство по-прежнему с народом. И это важнее, чем то, какие шаги предпринимают ватиканские дипломаты.

— Кондрусевич 13 лет руководил Минско-Могилевской архидиоцезией. Несмотря на то, что ему не подчинялись руководители других наших епархий, его все равно в массмедиа публично называли лидером белорусских католиков. Но стал ли он им на самом деле?

— Да, в духовном плане он являлся лидером. К нему с уважением относятся католики не только в Минске, но и в других уголках страны, он был популярен в белорусском обществе еще задолго до августовских событий в качестве важной фигуры и авторитета. Даже еще до своего возвращения в Беларусь из России в 2007-м. Его популярность высока и в клире, и в обществе, и на международной арене. У Кондрусевича полный состав качеств, которые необходимы, чтобы быть духовным лидером католической общины.

Но при этом я не хочу умалять значения других белорусских епископов. На мой взгляд, наш епископат состоит из очень светлых, образованных и принципиальных личностей. В последние месяцы мы видели епископа Кособуцкого. Чуть меньше приходилось наблюдать за епископом Яшевским. Он, как уже говорил, произнес на Рождество настолько сильную проповедь, что слова его многих потрясли. Хорошо знаю епископа Витебского Олега Буткевича. В отношении выборов он проявил себя особым образом, сказав очень важные слова о том, что выборы были далеки от честных и, чтобы преодолеть общественно-политический кризис, предстоит искать правду.

— Как можете охарактеризовать епископа Казимира Великосельца, который временно возглавил Минско-Могилевскую архидиоцезию?

— Это очень набожный, жертвенный и преданный пастырскому труду человек. Но это все же, скорее, тип настоятеля, который может успешно организовать деятельность малых сообществ, а не управлять такой огромной структурой, как Минско-Могилевская архидиоцезия, с разветвленной сетью низовых инициатив, с сотнями тысяч верующих, большой процент которых — интеллигентная молодежь с выраженной гражданской позицией, критическим мышлением и запросом на инновационные формы пастырства.

Да и епископ Великоселец осознает свои ограниченные возможности, что было видно по его скромному и смиренному, в хорошем смысле слова, восприятию назначения. Епископ Великоселец — это техническая фигура. Он будет администрировать архидиоцезию год или два, до тех пор пока Ватикан не найдет соответствующую кандидатуру с учетом дальнейшего развития событий в Беларуси.

— Что с отставкой в лице Кондрусевича потеряла Католическая церковь в Беларуси?

— Ничего не потеряла, поскольку и Кондрусевича не теряла. Кондрусевич покидает всего лишь должность, а не Беларусь, куда он как раз таки вернулся. Сила Кондрусевича заключалась не в его должности, а в его духовном и социальном капитале. И этот капитал остается с ним. То, формально ли он занимает должность ординария архидиоцезии, или не занимает, — здесь вторично. Ведь в прошлом он долгое время даже не был председателем Конференции католических епископов, то есть формально являлся всего лишь одним из местных епископов, но в обществе все время было убеждение, что он — «глава Католической церкви в Беларуси». Нечто подобное будет и теперь.

Кондрусевич с должности уходит, а его авторитет и влияние — остаются. Важно, однако, что он находится именно в Беларуси. Если бы остался за границей — пусть и формально ординарием, — его влияние на белорусское общество постепенно уменьшалось бы.

— В непростые времена достойно проявили себя не только иерархи, но и священники. Например, ксендз Вячеслав Борок из Россон за свои убеждения отсидел за решеткой десять суток, и чем-то напомнил ксендзов, которые в 1980-х раскачивали коммунистический режим в Польше. Борок всегда был таким активным или, как и многие белорусы, раскрылся именно сейчас?

— Да, меткое сравнение. В контексте борьбы с тоталитаризмом сходство между польским ксендзом Ежи Попелушко и некоторыми белорусскими священниками четко прослеживается. А что касается Борка, для меня его активность неожиданностью не стала. Знаю его давно и был бы удивлен, если бы он повел себя иначе. Это человек очень храбрый, с сильным моральным и идейным хребтом, иногда даже резкий в этой принципиальности. Мы могли видеть в нем важное свидетельство о религиозных, духовных и нравственных ценностях в моментах, когда общество особенно этого требует. Борок был таким и раньше. Разница лишь в том, что ситуация, общество и обстановка в белорусском Костеле были другими.

Павялічыць

Помню, как на одном католическом форуме накануне выборов 2006 года кто-то задал вопрос: «А где после выборов будет Костел, если люди захотят протестовать против диктатуры?» И кто-то немного цинично, но довольно правдиво ответил: «Дзе? Касцёл будзе там, дзе народ! У бульбе!» Действительно, общество тогда было другим, соответственно и Костел иначе себя повел на тот момент.

Хорошо помню, как Костел избегал обсуждения общественно-политических вопросов, и, по мнению некоторых, лучше их было не трогать. Если сравнивать с тем, что наблюдаем сейчас, то имеем дело с колоссальной разницей. Но разгадкой этой загадки стали перемены в самом белорусском обществе. Оно, повторюсь, серьезно изменилось, и Костел, который непосредственно работает с народом, тоже изменился, меняется и будет меняться.

• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0