«В ГУБОПиКе я увидел много плакатов из Z, V, «Родина-мать зовет». Велосипедный активист Максим Пучинский рассказал о своей тюремной эпопее

Маскима Пучинского задержали 29 ноября 2022 года. Сразу его осудили на 11 суток за «мелкое хулиганство» в РУВД, куда его привезли сотрудники ГУБОПиКа после обыска. После ареста против активиста возбудили уголовное дело за участие в акции протеста 9 августа 2020 года за то, что, как говорит Максим, он вышел погулять.

Около трех месяцев его удерживали под стражей в СИЗО-1 и в итоге в начале марта осудили к двум с половиной годам «домашней химии». Через три дня после суда Максим покинул Беларусь.

«Не сразу осознал, что это тот самый ГУБОПиК»

Максима задержали прямо на работе днём 29 ноября. Он тогда дорабатывал последние дни в «Евроопте» и через два дня собирался переезжать в Польшу.

«Мы вернулись с обеда и зашли поиграть в настольный футбол. Но зашёл начальник и сказал, что меня вызывают охранники, потому что меня кто-то ждёт. Охранник отвёл меня в отдельную комнату, где ждали три человека. По дороге он спросил, не совершал ли я чего-то запрещенного.

Люди в гражданском сразу показали удостоверения, что это ГУБОПиК, и потребовали телефон и пароль. Но на удостоверении было написано длинное: «Главное управление по борьбе с организованной преступностью и коррупцией», поэтому я не сразу осознал, что это тот самый ГУБОПиК.

Я спросил, на каком основании мне нужно предоставить пароль и что мне инкриминируют. На это сотрудники сказали: «Ты не понимаешь, парень, с тобой будет тогда другой разговор и поедешь с нами в отделение». Я ещё раза три попытался выяснить, что они от меня хотят, кроме пароля, но они ничего не сказали».

Активиста повезли в ГУБОПиК — по дороге сотрудники на него оказывали моральное давление.

«При этом, они сказали, что может они реально ошиблись, но могут посмотреть телефон и отпустить. Я долго думал и решил, что особого смысла в моем молчании нет. Я могу молчать, но меня привезут в отделение, там начнут избивать… Поэтому я сказал: «Давайте я скажу пароль, вы посмотрите, что ошиблись и разойдемся».

Когда они открыли телефон, то сразу же потребовали код от двухфакторной аутентификации от телеграма. Я помнил только пароль, но они всё равно залезли в мой телеграм, хоть этот большой код от двухфакторной аутентификации я не говорил. При мне они начали изучать его содержимое, спросили, где старый телефон. Он был дома, но я в воскресенье [Максима задержали во вторник] переехал со съемной квартиры к маме, а через два дня должен был уезжать в Польшу. Я сказал свой новый адрес, но человек, который листал мой телеграм сказал, что я вру.

В ГУБОПиКе были «злой полицейский» и «добрый полицейский». Первый мне все время говорил, что я виноват во всём, а второй меня успокаивал».

«В ГУБОПиКе увидел много плакатов с Z, V»

В итоге сотрудники ГУБОПиКа повезли Максима на обыск на квартиру к маме.

«Они забрали старый телефон, но он не включался. При обыске заметили и ноутбук. Чтобы они не копались в личных фотографиях и документах, я показал им папку с выгруженными фото и видео с телефона. Я думал, что всё удалил, но они нашли видео с протеста по 10 секунд.

Но меня и моих друзей на этих видео нет. Я выходил 9 августа 2020 года и встретил там толпу, но они только кричали: «Жыве Беларусь!» Каких-то мусорок и прочего там не было. Оказалось, что это видео являются доказательствами по статье 342 Уголовного кодекса».

Во время обыска у Максима изъяли телефон и ноутбук и повезли его в отделение. По дороге сотрудник ГУБОПиКа, которого Максим называет «плохим полицейским», продолжил изучать переписки задержанного.

«Он нашел переписку с подругой из Украины.

Я ей писал, что белорусы не пойдут воевать против Украины, и если им выдадут оружие, то они пойдут свергать правительство и начнут войну против России. Сотрудник всё это зачитал и почти перешел на крик, сказал, что я ничего не понимаю. Я тогда подумал, что меня еще и за это как-то осудят. В ГУБОПиКе я увидел много плакатов с Z, V, «Родина-мать зовет». 

В ГУБОПиКе Максима допросили и сняли традиционное «покаянное» видео:

«Я выбрал политику говорить часть правды. Я признавал, что гулял 9 августа и другие дни, но какие точно — не называл. Сотрудник спросил, больше пяти ли. Я ответил, что около того. Тогда другой сотрудник, который играл роль «плохого полицейского», говорил, что я вру, потому что по биллингу видно, что я гулял каждое воскресенье. Но на этом всё и закончилось».

«Мне еще повезло»

Сразу парня осудили на 11 суток по ст. 19.1 КоАП за «мелкое хулиганство» за то, что он в РУВД якобы «размахивал руками, раскидывал карандаши и канцелярские принадлежности». Отбывать «сутки» Максима отправили в ЦИП на Окрестина, но тогда он ещё не знал про уголовное дело:

«Просто на тех видео, которые нашли у меня на ноутбуке, я не гулял по проезжей части, меня лично на видео не было. Поэтому было непонятно, возбудят ли по ним какое-то уголовное дело или нет. Но в итоге возбудили».

Максима на Окрестина сразу поместили в четырехместную камеру № 18 с 15 человеками, где постоянно горел свет и не было постельного белья и матрасов.

«От света на ночь мы прятались в капюшоны, кто-то надевал медицинские маски или натягивали на глаза шапки. Я считаю, что мне еще повезло и я испытал не все ужасы этого места.

По рассказам сокамерников, в камеру могли посадить людей с плохой гигиеной. Их приходилось насильно мыть, а вещи прятать, чтобы не подхватить блох или вшей.

Еще говорили о камере, где очень душно. Люди там раздеваются до трусов, по стенкам стекают капли воды. Один человек, попав впервые туда, подумал, что его привели в баню, а не в камеру».

«Когда травили тараканов, то чуть ли не целое полчище бегало по стенам»

Сокамерники Максима, которых судили по административным статьям, были люди разных профессий и занятий: от работников завода МТЗ до бизнесменов:

«С нами был человек, у которого при задержании оказался с собой фейерверк. Он сказал, что если его выпустят, то он его запустит. И мы на Окрестина услышали звуки фейерверка — так мы узнали, что его освободили. Это был приятный момент, мы порадовались за него.

С нами был парень, у которого сильно отекли ноги. Он показывал их нам — они как будто были из пластилина. Он очень плохо спал по ночам: немного спал на полу, а потом просыпался, садился на краешек «шконки» и так проводил остаток ночи. Человек очень сильно мучался. Один из сокамерников говорил, что у него болезнь и нужно таблетки, но их ему не давали. Его этапировали в Жодино — не знаю, что с ним потом было.

После суток в камере № 18 нас перевели в камеру № 13, потому что в той травили тараканов. В другой камере начали бегать тараканы — по полу и стенам. Нас потом не перевели обратно, хоть и обещали.

Одного парня возили на обыск домой, где он почистил зубы. Когда он приехал, то сказал: «Ребята, зубам хана!» Потому что сплевывал, а там сплошная кровь.

Конечно, когда ты не чистишь зубы нормально в течении месяца, то бактерии развиваются и всё это сказывается на зубах. На Окрестина нужно хоть пальцем и горячей водой по зубам проходиться и удалять налет. 

В третьей камере ребята рассказали, что у них тараканов больше, а когда травили, то чуть ли не целое полчище бегало по стенам. Они к ним привыкли уже и даже не убивали их. Мне относительно повезло — меня по уголовному делу забрали из той камеры». 

«Меня ударили коленом в бедром, крича: «Голову ниже!»

После административного ареста сотрудники ГУБОПиКа сообщили Максиму, что в отношении него возбуждено уголовное дело по ч. 1 ст. 342 Уголовного кодекса и его переведут в ИВС на Окрестина. 

«Политических мужского пола, в отношении которых начали уголовное дело, на ИВС сажают в карцер. Это камера для одного человека, который как-то провинился. Но карцера два, а людей — много. При мне было до девяти человек. В камере была одна кровать, которую должны были опускать, но её продольные оставляли пристёгнутой к стене на ночь. Спать приходилось на бетонном полу, где был большой сквозняк. От холода мы изворачивались, как могли. Мы сразу сообразили, что в умывальник можно набирать горячую воду и это будет как дополнительная батарея. Все умещались на полу и один человек — на табуретку. 

В какой-то момент нас осталось три человека, но когда больше людей — это даже лучше, потому что все спят плотнячком и обогревают своими телами соседей. Когда мало людей, то надо спать в обнимку, наверное, чтобы было тепло, но мы спали раздельно и мерзли. 

Там я встретился со священником Владиславом Богомольниковым. Это крепкий духом человек, он всех успокаивал. Там же был бизнесмен и директор Belwooddoors Виталий Василевич. Многие шутили: «Виталий, возьмешь на работу, когда это все закончится?»

У Виталия нехорошая история была: у него в день задержания был самолет в Лондон. Сотрудник РУВД ему перед этим позвонил и сказал, что нужно подписать какие-то документы. По дороге в аэропорт Виталий со всей семьей заехали в РУВД. В итоге всех задержали, но дочку позже выпустили. А в отношении Виталия и Ольги завели уголовное дело по ст. 342 УК».

«Включили белорусские патриотические песни»

В карцере в ИВС на Окрестина, куда перевели Максима по уголовному делу, удерживали до девяти человек. Его сокамерники говорили, что в камере было и до 15 человек. Передвижения заключённых из камеры и обратно происходили в полусогнутом состоянии, глядя в пол.

«Если на ЦИП, где держат по административке, ты выходишь слегка опустив голову, то в ИВС, когда открывают карцер, ты должен смотреть в окно, быть спиной относительно двери и выходить в полусогнутом состоянии. Но в первый раз мы недостаточно опустили головы, на их взгляд, поэтому сотрудники Окрестина били при этом: меня ударили коленом в бедро, крича: «Голову ниже!» По сути, нужно было нагнуться до пояса. Наверное, чтобы их лиц не увидели или это такие правила в ИВС.

Отношение медицинских работников на Окрестина зависело от конкретных людей. Кто-то приносил нам раствор соли и йода, чтобы полоскать горло и нос, а кто-то вообще отказывался давать какие-то лекарства. Вообще на Окрестина парацетамол и ибупрофен — лекарства от всех болезней, вне зависимости от того, что у тебя болит. Но когда я был уже на Володарке, то мне рассказали, что там и эти таблетки перестали выдавать. По словам ребят, с лекарствами теперь стало еще хуже.

Как-то на полтора часа нам включили белорусские патриотические песни, например, «Саня останется с нами», «Мая краіна Беларусь», песня про то, что «любимую не отдают», а также песни «Песняроў». После этого играли песни «Миража». 

На туалете нет какой-то занавески, поэтому когда человек идёт по-большому, то все отворачиваются, чтобы ему не мешать. Некоторым было тяжело — по пять дней не ходили в туалет.

На Окрестина была не супер-еда, но съедобная. Если откинуть какие-то моменты, то есть можно. Нам давали каши: овсянку и сечку. Был праздник, когда нам дали винегрет, потому что там не дают ни овощей, ни фруктов, и не хватает витаминов. В медицинской передачи витамины и гематогены не берут. Иногда давали квашенную капусту, маринованные помидоры и огурцы. Маринованные помидоры советовали не есть, потому что после них расстройство желудка бывает. Я поверил ребятам на слово и не стал проверять. От местного хлеба у ребят была изжога».

Павялічыць

«Если бы там не было разговоров и поддержки, то психологически было бы гораздо сложнее»

На 11-е сутки Максима этапировали в СИЗО-1. Ночью на «Володарке» его осмотрели на предмет побоев и наличия температуры, сводили в душ, выдали постельное белье и кружку и отвели во временную камеру («отстойник») до обеда следующего дня. После обеда Максима определили в камеру № 44:

«В тот момент мои сокамерники были на прогулке. В камере было только два человека, которые остались, скорее всего, по медицинской справке. Когда я зашел, то они смотрели пропагандистку Ольгу Скабееву по телевизору, которая рассказывала как «Российская Федерация ведет специальную операцию». Выбор телеканалов был невелик.

Когда я приехал, то половина камеры была политические заключенные. В самый пик соотношение заключенных по политическим и обычным статьям составляло где-то 70 на 30 %. 

У меня с собой из личных вещей не было ничего, но сокамерники помогли: дали полотенце, зубную щетку, пасту, шлепки, то есть обеспечили вещами первой необходимости и рассказали, как жить. В заключении помогают выжить люди вокруг.

Если бы там не было разговоров и поддержки, то психологически было бы гораздо сложнее. В этом плане священник Владислав Богомольников на Окрестина нас очень сильно поддерживал — находил нужные слова. Он видел, что человеку тяжело, и разговаривал с ним.

Это были разговоры не только о боге. Если человек был атеист, то Владислав в религиозную тему не лез и находил другие слова, которые помогали людям держаться».

Около месяца у Максима не было спального места в пятнадцатиместной камере СИЗО-1. Всего на «Володарке» он провел около трёх месяцев. 

«Неделю люди присматриваются и изучают быт. Я стал отвечать за еду и продукты, уборку стола после обеда, за это с меня сняли обязанности по уборке в камере. Мы старались всегда ходить на прогулку, чтобы дышать свежим воздухом и двигаться. В камере можно было сделать максимум зарядку. В нашей камере был мастер йоги и кунг-фу и он этим занимался. Кто-то старался держать себя в форме, а кто-то думал, что три месяца можно потерпеть. 

В психологическом плане, думаю, у нас была камера одна из лучших. Мы старались держать здоровый психологический климат и поддерживать друг друга.

Меня очень сильно поддерживали самые разные незнакомые мне люди. Это были и волонтеры, и люди из велосипедного сообщества, и представители ранее неизвестной мне инициативы «Приносим радость», которые мне прислали сахар с корицей и другие вкусняшки. Кто-то писал письма, кто-то присылал денежку, а кто-то — посылки. Это было очень приятно. Но некоторым письма вообще не пропускали».

«Гораздо легче будет человеку, который сидит, знать, что его родственники адекватно воспринимают ситуацию»

Максим рассказывает, что люди по-разному переносят заключение. По его словам, один из самых тяжелых моментов — это психологическое состояние родственников.

«Есть два сложных момента на Окрестина: когда только заводят в камеру, ты начинаешь привыкать к новым реалиям и приближение срока освобождения, но ты не знаешь, действительно ли тебя выпустят. Второй — это время напряжённого ожидания, в котором ты проводишь время. Но разные люди всё воспринимают по-разному.

Самый психологический тяжелый момент был, когда меня задержали. Потому что через два дня я должен был уехать в Польшу к жене, которая меня очень ждала. 

Но когда я попал в камеру к людям, то они меня очень поддержали. Когда было мало людей и не было таких, как священник Богомольников, то было немного сложнее, конечно. Сокамерники стали, по сути, родными людьми.

Но в ментальном плане сложнее близким. Все же родственники переживают больше за тебя. Ты адаптировался, а они живут в незнании. Не всегда есть возможность передать какую-то информацию. Ну и вопрос с цензором ещё.

Я как-то написал такое позитивное письмо жене, что она потом жаловалась, что я так все описал, что я как будто в санатории. Понятно, что это не так, но ты стараешься адекватно воспринимать ситуацию и искать любые положительные моменты.

Если бы тюремная система работала бы даже по своим правилам, а не как на Окрестина, то всё было бы нормально. Люди поддерживают там и не дают упасть духом, но родственники переживают и им важно осознавать, что не так все плохо. Гораздо легче будет человеку, который сидит, знать, что его родственники адекватно воспринимают ситуацию, а не думают, что жизнь кончена и не загоняют в психологический застой».

Павялічыць

«Если не можешь повлиять на ситуацию, измени своё отношение к ней» 

 9 марта в суде Центрального района Минска судья Виктория Шабуня признала Максима виновным по ч. 1 ст. 342 УК и назначила ему два с половиной года ограничения свободы без направления в ИУОТ («домашней химии»). Его освободили из-под стражи в зале суда. 

«Я был рад, что всё закончилось и у меня «домашняя химия», а не колония.

Я уже мог сам принимать какие-то решения, а не ждать, что его примут за тебя. В тюрьме ты никак не можешь повлиять на ситуацию. Там очень хорошо действует такое правило: если ты не можешь повлиять на ситуацию, измени своё отношение к ней».

На следующий день после суда и освобождения из СИЗО Максим передал передачу своим сокамерникам, а через три дня он покинул Беларусь. В этом ему помогла служба эвакуации BYSOL.

«Там провели консультацию, рассказали что и как мне делать, куда ехать, что мне нужно брать с собой, а чего не нужно брать. Самое волнительное было — пересечение границы. Но подробностей я сказать не могу».

• 23
• 0
• 5
• 2
• 7
• 17
• 33
• 0