«Если я сегодня не погибну, то завтра сделаю что-то для победы». Журналистка рассказала о побеге с родины и жизни в Швейцарии

— Как получилось, что пришлось уезжать из Беларуси?

— Я жила в Светлогорске и работала там в частной медиакомпании «Ранак», была редактором радио, последние два года медиаменеджером. В 2020 году принимала активное участие во всех политических процессах. Я стала координатором сбора подписей по Светлогорскому району от штаба Виктора Бабарико, потом участвовала в кампании наблюдения вместе с инициативой «Честные люди».

В родном городе я была довольно известным человеком, поэтому и ходила по людям, подписи собирала, агитировала. Все это было довольно публично. Плюс, когда начались протесты, цепи — я во всех этих делах тоже принимала участие.

Осенью 2021 года, когда начались задержания, на тот момент я уже уволилась, мы переехали в Минск. Я продолжала работать, но менее публично.

В один день мне позвонил какой-то мужчина, представился следователем и пригласил на беседу в Главное управление Следственного комитета Минска. Это была пятница, январь. Я позвонила мужу, адвокату-другу. Адвокат говорит: «Я могу, конечно, с тобой сходить. Но 100% я оттуда выйду, а ты, скорее всего, нет».

Мы не стали рисковать, купили билет. Я взяла самую маленькую дочку из четырех, которой тогда было три года, и улетела в Киев. Украина была самым простым и ближайшим местом и по деньгам, и по всему. Мы много лет дружим с украинцами, везде есть близкие хорошие друзья. Мы им могли позвонить, сказать: «У нас проблемы». А они в ответ: «В чем вопрос, давайте прилетайте».

Павялічыць

С ребенком и без копейки в кармане я улетела в Киев. Первый месяц у меня было состояние очень растерянное, стрессовое, ничего не понимала, обидно и больно — все так в один момент поломалось. Мы решили, что и остальным надо уезжать, так как было очевидно, куда все идет. Хотя муж у меня нигде не выступал публично: у нас была с ним договоренность, что если я уже что-то открыто делаю, то он нигде не светится. Потому что дети. Чтобы он мог защищать детей и быть с ними.

Он начал закрывать ИП — был небольшой бизнес по изготовлению мебели — закрывать вопросы, чтобы не было долгов, хвостов. Старшая дочь на тот момент у меня тоже активисткой была, и по подписям, и во всем. Она в Университете культуры на 3-м курсе училась. Они очень активничали публично, пошли увольнения, репрессивные процессы. Она подалась на программу имени Калиновского.

В итоге муж отправил старшую дочь в Польшу, собрал все, что можно было собрать в «Рено меган» — детей, кота, вещи, — и поехал в Киев.

На тот момент было ограничение на выезд из Беларуси. Документы сделать не удалось, поэтому он поехал через Россию, через «Три сестры», через болота. Машину его гнали отдельные люди. У контрабандистов было все очень интересно: один человек садится, гонит машину, ты с детьми и котом едешь по болотам. В Украину въезжали с территории России, пустили легко.

Павялічыць

Так мы оказались в Киеве, начали там новую жизнь. На тот момент я уже работу себе нашла на радио «Ўнэт», повезло. Начала работать, дети в школу пошли, в садик. Также я помогала в легализации белорусам, так как сама прошла этот путь.

Украина очень специфичная с легализацией страна. Как раз в то время начали заезжать белорусские журналисты целыми редакциями. Комьюнити журналистское создалось, Борис Горецкий менеджерил эти процессы.

— Там вас и застала война?

— Да, потом была война. Предчувствие этого было в воздухе. Но из тех, с кем я разговаривала, с экспертами, в том числе по работе, о том, что будет война, такая, как она случилась, никто такого не говорил. Максимум, что, может, будет какой-то конфликт на востоке Украины.

24 февраля я спала, меня моя редактор Оля Семашко разбудила. Позвонила: «Ты что, спишь? Война началась». Я встаю в шоке. Мы жили на Оболони, а там взрывы, слышен грохот.

Все же мы немножко подготовились к такому развитию событий. Договорились с другом, у которого квартира на западе Украины, что можно будет у него там пересидеть. Сначала с мужем собрали документы, детей разбудили. Я тогда перед новым годом маму из Беларуси забрала. Она была в тяжелом физическом состоянии, деменция, сахарный диабет. Поэтому мама была с нами и в таком состоянии, что она ничего не понимала.

Выехали мы 26 февраля. Был хаос, вся Житомирская трасса, очень-очень широкая, была забита машинами и людьми на велосипедах, пешком. Все двигалось в западном направлении, только одна полоса назад. Мы 80 км от Киева до Белой Церкви ехали где-то около 6-7 часов. А до Львова добирались 26 часов. Очень трудная дорога.

Павялічыць

Павялічыць

Остановились в Дрогобыче у друзей. Они дали нам прекрасную квартиру в центре. По приезде мы стали на учет в городской ратуше, попытались записаться в тероборону с мужем. Отстояли очередь, целый день. А потом нам сказали: «Идите отсюда. Мы сейчас берем только своих». Даже тех украинцев, которые поприезжали из других регионов, их в отдельную очередь. А нам вообще отказали. Но потом уже несколько раз просили, муж помогал грузить гуманитарку.

Было такое: ты каждый день наблюдаешь, как меняется вокруг и как ежедневно война приходит в жизнь людей, происходит ее осмысление. Первую неделю город был такой, будто жизнь замерла, люди по улицам ходят, но все такие сконцентрированные, не улыбаются.

Идешь на рынок к тем бабушкам, а они: «А что будет? Закончится ли война? Вы скажите, вы журналистка, вы же, наверное, знаете». Люди цепляются за какую-то надежду.

В магазине полки каждый день все пустее и пустее. В какой-то день приходишь, а там остались консервы, которые никому не нужны, и немножко туалетной бумаги. Через неделю в город приехало большое количество людей, ты понимаешь, что это не туристы, а такие же беженцы, как и ты.

К тому же атмосфера, непрерывные сигналы сирен. Мы в центре жили, буквально на Ратушной площади, сигналы как раз шли из костела местного. Дети… Старшая более спокойно, а маленькая пряталась к нам, говорила, что страшно.

Когда полигон бомбили под Львовом, стало понятно, что нечего ждать. Я понимала, как трудно украинцам внезапно оторваться от всего. У нас такой уже опыт был, когда ты буквально за 5-6 часов принимаешь решение, которое полностью меняет твою жизнь. Ты взял с собой какую-то маленькую сумочку, что-то туда набросал, с этим поехал. Вся жизнь была в этом пакете. Все.

Муж хотел пойти воевать. Его жестоко морально колбасило, ведь друзья наши близкие, даже хозяин той квартиры, в которой мы жили, сразу пошли в тероборону и воевать. Друзья все пошли. Он говорит: «Я так не могу, дважды предателем себя чувствую. Отовсюду бегу, сколько уже можно». Я ответила:

«Я все понимаю, но я останусь одна, на мне трое детей, больная мама и котик. Я офигенный буду, конечно, боец и решатель дел. С каким багажом я еду, как ты нас бросишь? Я буду сидеть каждый день и думать, что с тобой. Мы несем ответственность за наших детей, их надо вывозить. Давай посмотрим, как будет дальше».

— Каким образом выбрали Швейцарию?

— Мы начали в интернете смотреть, куда ехать. Была возможность в Польшу поехать, там была редакция, я продолжала работать. Но мы посмотрели, что туда все устремились, миллионный поток. Посмотрели, куда можно еще, нашли где-то в интернете, что Швейцария будет принимать людей. На тот момент, середина марта 2022 года, они только создавали законодательную базу, чтобы принимать беженцев. Муж нашел адвоката-украинку, она начала помогать людям, что там нужно и как.

Мы с еще одной семьей друзей-украинцев — трое детей и мама — двумя машинами 14 марта поехали в Швейцарию. Ехали через Германию, остановились отдохнуть на пару дней, у моего мужа там сестра двоюродная живет долгое время.

Друзья остались в Германии. А мы решили, что нам терять нечего, у нас и так ничего нет. Попробуем: примут — то ок. Если нет, то сестра говорит, что в Германии будут рады, помогут.

В итоге приехали в Цюрих, в центр, они направили нас на военную базу, которую выделили для беженцев. На этой базе мы пробыли 3-5 дней, потом направили в Берн, там нас зарегистрировали. Нам очень повезло. То, как у нас произошло, это было образцово-показательно.

Павялічыць

Павялічыць

Павялічыць

В Берне в лагере мы пробыли только 2 суток, на третьи нас уже распределили. Мы попали, как сами швейцарцы говорят, в жемчужину Швейцарии. Там озеро чудесное, горы.

Нас приняла швейцарская семья, которая нам отдала свою квартиру. Здесь все новенькое, хорошенькое, готовое. Они первое время настолько нам помогли со всем. Хотя довольно хорошо работает система в этом смысле, но если есть человек, который поддерживает, — это очень важно.

Так мы здесь до сих пор. Не изменили мы ни город, ничего, только в другую квартиру переехали. У этих же хозяев, но теперь сами платим за это все. Чуть ли не 1,5 года нам давали помощь. Государство нам оплачивало страховку, языковые курсы.

— Как сейчас? Есть ли работа, удалось ли остаться в журналистике?

— У меня две работы сейчас. Одна работа сезонная, местный музей и сувенирный магазин — с мая по октябрь. Вторая — нашла сувенирную лавку в соседнем городе.

Официальных языков в стране четыре. Мы живем в немецкоязычном кантоне.

Есть хохдойч — классический немецкий язык, его изучают в школах, он является официальным. А есть швайцдойч — швейцарский немецкий. Они сами называют его диалектом, но это вовсе не диалект, думаю, отдельный собственный язык. Отличаются они примерно как русский и белорусский.

Немцы, которые сюда приезжают, или австрийцы, они швейцарский язык не понимают. Если это диалект, у нас тоже есть диалекты в белорусском языке, слова, может, разные. Но в целом ты все равно понимаешь, потому что это твой язык. А тут нет.

Я пока не понимаю швейцарский язык. Дочь разговаривает старшая, я только отдельные цифры, слова. Я учу хохдойч и разговариваю на нем, но здесь это не проблема. Когда местные жители слышат, что не знаешь, легко переходят на нужный язык.

Одновременно, по сути, подавляющее большинство людей здесь владеет по крайней мере тремя языками: швейцарский диалект, французский и английский. Кто работает в сервисе, все владеют четырьмя.

Я работаю в магазине с женщинами, там только швейцарки, я одна иностранка. Они между собой на швейцарском, со мной на немецком или английском. Они прислушиваются, переспрашивают у меня и, если надо, переводят.

Я тоже занимаюсь расследовательской журналистикой. И для меня это очень важно. Ведь иногда накрывает. Я пошла работать и мне нравится. Но иногда сижу и скулю. Я люблю свою профессию, искренне люблю. Если ее совсем не останется, то для меня это будет капец каким ударом.

Вопрос не в том, что меня кто-то признает, что я известна. Для меня важен сам процесс. Это самая важная часть моей жизни.

Я здесь должна работать. Во-первых, деньги нужны, во-вторых, важен момент социализации, что ты не паразитируешь. Муж работал, но на работе сломал ногу, очень перелом тяжелый. Уже год. Еще неизвестно, когда он восстановится. У него есть выплаты по страховке, не работает, но доход есть. Как дети говорят: «У папы кибер-нога».

— А как дети? Адаптировались?

— Старшая адаптировалась лучше всех, так как она открытая и коммуникативная. И в Беларуси, и в Украине очень хорошо в школах училась. Хотя в Украине, когда мы переехали, у нее несколько месяцев была тяжелая депрессия.

Она несколько месяцев лежала, смотрела в потолок. Говорила: «Отвалите от меня, вы мне всю жизнь сломали. Чего ты, мама лезла в эту политику, что тебе, больше всех надо было?» Потом она подружилась и была счастлива.

Моим детям в Украине очень нравилось, но и здесь нравится.

Старшая с этого года поступила в местную гимназию. Это крутое достижение, ведь здесь только 20% учеников идут в гимназию, поскольку очень большой проходной балл. Она сумела, за год выучила французский, чтобы подготовиться к тестам. То же самое с немецким. Сейчас она учится в гимназии, бойфренд здесь есть местный.

Средняя дочь, ей 12 лет. Она начала заниматься футболом, о чем мечтала все время. У нее очень круто получается, она звезда. Но по учебе у нее немножечко сложнее. Нравится школа, и все. Здесь действительно очень хороший учебный процесс. Но пока что по каким-то достижениям она проседает. Труднее дается.

У маленькой есть немного проблема с языком. Она понимает, но не разговаривает. И это проблема, ведь в следующем году ей нужно идти в первый класс. Не знаю. Никто из нас не может ей помочь, мы и сами коряво разговариваем.

А так вполне они чувствуют себя очень хорошо. Все нравится. Дочь старшая сказала нам как-то с мужем: «Уважаемые родители, пожалуйста, пообещайте, что мы уже не будем никуда дергаться, потому что я хочу обучаться, у меня есть планы на жизнь. Пообещайте, что вы никуда не сорветесь и никуда не поедете».

— Вы столько стран проехали за это время. Какая страна для жизни для вас? Есть тоска по Беларуси, желание вернуться?

— У меня так есть. Я знаю, что и муж скучает, у него родители там остались. Такая грусть, тоска есть. Но есть и какое-то такое понимание, хочется жить действительностью, а не мечтаниями. Ведь у нас было время, когда мы жили мечтами. Я знаю, что все люди через это проходили: «Мы здесь на два месяца… на три… на четыре, и поедем. Через год уже все, мы вернемся».

Эти мечтания не дают возможности жить сегодня и лишают тебя завтра. Ведь это завтра — такое же нереалистичное, как твое сегодня. Ты и не здесь, и не там. Ты и оттуда не уехал, потому что ты там «живешь», и тут никак не заземляешься, потому что на низком старте.

Мы для себя приняли решение, что у нас есть сегодняшняя жизнь, и мы будем максимально работать, чтобы сделать ее правильной, комфортной и с какой-то перспективой на завтра. Что нам для этого нужно? Заводить знакомства, общаться с людьми и т.д.

Муж мне сказал: «Я уже не могу, мне 50 лет, и начинать с нуля снова? Я уже буду здесь». У меня двойное отношение. Я в Координационный совет пошла, чтобы оставаться в нашем политико-общественном мире. Мы даже с мужем обсуждали, если внезапно какое-то чудо, то я готова поехать домой, жить на две страны.

У меня главный вопрос: вернуться, чтобы что? Вернуться только потому, что у меня там родина, люди, которых я знаю и люблю, то это как турист можно приехать и повидаться. Приехать, чтобы жить и работать, я вижу при одном условии, если меня родина позовет, если я там буду нужна. Это главное условие. Если я буду полезна для общества, то, скорее всего, да, поеду.

А что насчет страны для жизни… Я Германию увидела, в Польшу езжу довольно часто, нравится Варшава. Но в Швейцарии то, как построена система политическая и общественно-социальная, есть чему поучиться. Здесь и горизонтальная демократия работает.

То, как здесь это построено, как общество в это встроено, как люди уважительно относятся к природе, друг к другу, к взрослым людям — это все показатели развитости общества.

Швейцария – идеальная страна, чтобы здесь умереть (смеется). Провести старость и умереть. Очень хорошо выстроена социальная система взаимопомощи. Если ты окажешься в какой-то ситуации, остался без работы, то не будешь бомжевать. У людей нет привычки построить квартиру, дом, здесь только 30% тех, кто имеет имущество. А так живут в аренде, так как не боятся остаться бездомными.

Внутри сообщества принимают решения на месте. Не Берн, не вертикаль власти, а сами. Собрались и решили, в какой цвет покрасят забор, что снесут, что построят. Местная община отчитается о бюджете, каждый год в каждый почтовый ящик приходит красивенький журнал с этими сведениями.

Дети в 8-м классе изучают основы экономики. Макро– и микроэкономика на примере взаимодействия гражданина и государства: как формируется бюджет, как платятся налоги, как за это спросить.

— Есть что-то, чего не хватает в Швейцарии?

— Такого нет, все решаемо. Нет главного: ты не чувствуешь, что ты дома. Но это никак не может решиться. Ты в красивом месте, хорошем, но не дома.

— У «Штодня» был разговор с поэтом и правозащитником Сергеем Сысом, и он среди тех, кто ему помог, когда он убегал из Беларуси, вспомнил о вас. А есть ли люди, которым тоже хотелось бы сказать спасибо?

— Очень много таких людей. Во-первых, это мои коллеги из «Ранка». Это действительно очень хорошие и достойные люди, я благодарна им за опыт.

Во-вторых, это люди, с которыми я занималась политико-общественной деятельностью. Из Светлогорска могу назвать Елену Маслюкову. Ведь я все это время была вне политики, я, конечно, понимала, что происходит, но занималась больше христианской социальной деятельностью в общине. Мы жили в нашем доме. С одной стороны, ты делаешь хорошие вещи, работаешь с зависимыми людьми, но политики это никак не касается.

Но когда я познакомилась с Еленой, мне стыдно было перед ней и в ее лице перед теми, кто много лет, жизнь положил на это, прошел через серьезные испытания. Для меня была очень ценная личная встреча с ней.

В Украине благодарна друзьям, людям, которые нас приняли, обогрели, семьям, которые нам донатили деньги в первые месяцы, просто проплатили жилье. Друг неделю возил еду из своего ресторана, чтобы я не готовила и не волновалась.

Спасибо радио «Ўнэт», которое дало работу в такое время, когда тебя шатает, оторвался отовсюду. Благодаря им я занималась любимым делом, оставалась в контексте.

Борису Горецкому за дружбу, поддержку. Оле Семашко, Андрусю Медведеву. В Швейцарии эта семья, которая нас приняла, они просто нас спасли. Создали для нас такие условия, как под каким-то одеялом.

— Сейчас такая ситуация, что многие белорусы теряют надежду. У вас есть слова поддержки для них? На что опереться в такой ситуации?

— Я верующая, у меня есть молитва, если что. Я просто молюсь. На этом и стою. Меня тоже колошматит, и иногда очень жестко. Я в такое время себе говорю: если меня Господь до сих пор довел, я жива, здорова, наверное, у этого есть какой-то смысл и планы на будущее.

Если я сейчас не могу сделать то, что я бы хотела сделать, мечтаю, из идейных вещей, я приняла для себя решение, что буду сохранять себя, жить здесь и сегодня. Если я буду жить здесь и сегодня, тогда у меня будет завтра.

Мне понравилось, как режиссер Ксения Голубович рассказала африканскую поговорку, которую ей самой рассказал таксист: «Если я погибну в бою сегодня, то я не смогу победить завтра». Я сделала ее своим жизненным девизом.

• 14
• 0
• 1
• 0
• 3
• 7
• 7
• 0