Читайте:
Путешествие в землю кривичей
Дреговичи: провал в памяти
В проекте «Нашей Нивы» «Машина времени» мы ищем следы тех племен в сегодняшней Беларуси. И на этот раз отправляемся на Посожье, к радимичам.
Поможет нам в поездках «Ford в Беларуси».
Радимичей летописи вспоминают всего пару раз. Киевский хронист то писал о их языческой дикости, то фиксировал их передачу в подчинение тому или иному князю.
Собственную активность радимичей и попытку повлиять на свою судьбу «Повесть временных лет» фиксирует лишь раз.
Речь о битве на реке Пищане. В 984 году радимичи пытались отстоять независимость, но воевода киевского князя Владимира разбил их и обложил данью.
После земли радимичей отходили то черниговским, то смоленским князьям, еще несколько сот лет были буферной зоной между великими княжествами Литовским и Московским. Потом были козаччина и шведское нашествие.
Но имя радимичей не забыто. В Гомеле на набережной стоит памятник радимичу, есть ансамбль народной песни «Радимичи» при районном доме культуры, а на авторемонтном заводе собирают автобусы «Радимич».
За место той битвы на Пищане спорят гомельские и могилевские историки. Первые говорят, что летописец имел в виду современную реку Песошенька к югу от Гомеля, другие указывают на Песчанку под Славгородом. Мы решили проехать землями радимичей — от одного места битвы до другого.
Южный город Гомель
О красоте Сожа, главной радимичской реки, мы иногда забываем, очарованные Днепром, Двиной и Неманом. Еще на Соже стоит второй по величине белорусский город — Гомель, он один вмещает пять процентов населения страны.
Если золотой осенью захочется каштаново-листопадных киевских впечатлений — вам сюда.
Гомель издавна был сильнее связан с Киевом и Черниговом, чем с Полоцком или Гродно.
(Чернигов гомельчане до сих пор в шутку называют «наш базар».) Гомельские парки и прибрежные кручи, его архитектура и сам стиль жизни южные.
Люди на этих высоких берегах появились в незапамятные времена: во время земляных работ в окрестностях гомельского замка нашли кость шерстистого носорога с следами человеческой обработки. Те носороги, напомним, вымерли вместе с мамонтами.
Во времена радимичей, тысячу лет назад, Гомель был единственным на их территории городским поселением. Место избрано настолько удачно, что замок на высокой круче при впадении в Сож ручья Гомеюк был препятствием для завоевателей до XVIII века. Хотя Гомель никогда не имел каменных стен — только деревянные, обмазанные глиной.
Особенно активно за него боролись в XVII веке, когда гетман Хмельницкий поднял Украину. Казацкие отряды разливались по Полесью, и Гомель был ключевым пунктом экспансии на земли ВКЛ.
Любая война делит: не было на Гомельщине ни единодушной поддержки казачьего движения, ни всенародной борьбы с казаками. Гомельские мещане то открывали им ворота, то насмерть стояли против них на стенах, при городской артиллерии. Казаки полковника Головацкого в 1648-м в Гомеле убили 2000 евреев и 600 «ляхов» — то есть местных католиков. Через несколько лет в письме королю гетман ВКЛ Януш Радзивилл аналогично писал о защите Гомеля: «Наши всех мещан повырезали».
Капитан Монтгомери и чувство ритма
В 1651-м Гомельский замок защищали от казаков немецкие и венгерские наемники под командованием капитана Монтгомери, шотландца. Выдержав два десятка свирепых штурмов, гарнизон ждал подмоги. Казаки, также истощенные, решили перехитрить защитников. Утром, в тумане, они ударили перед воротами в немецкие барабаны. Обрадованные немцы с криком «Наши!» побежали открывать, но тонкий слух Монтгомери поймал несоответствие ритма в барабанном грохоте … После этого, как говорил герой Стивенсона, заговорили ружья.
После первого раздела Речи Посполитой Гомель оказался в составе Российской империи и императрица Екатерина ІІ подарила его графу Петру Румянцеву «для увеселения».
Новый хозяин засыпал щедро политые кровью замковые рвы, снес укрепления, а на их месте построил великолепный дворец.
Румянцев придумал оригинальный способ победить городское самоуправление, еще достаточно сильное в те времена: он превратил славный вольнолюбивый Гомель в… местечко, а рядом построил якобы новый город Новобелицу.
Сейчас это просто Новобелицкий район Гомеля. Но с тех пор Гомель имеет два герба: собственно гомельский крест на красном щите и новобелицкую рысь, которая прочно закрепилась в сознании гомельчан.
Рысь попала даже в лодку пращуру-радимичу, памятник которому стоит на набережной Сожа, под дворцом, недалеко от пешеходного моста.
Он имеет недобрую славу местного моста Мирабо, хотя это и преувеличение, говорит гомельский активист и краевед Евгений Меркис. Если кто-то и в самом деле собирается свести счеты с жизнью, прыгнув с моста в Сож, из домика епархии, который здесь неподалеку, зовут митрополита Гомельского Стефана. И владыка отговаривает человека от необдуманного шага.
Румянцевы и Паскевичи, вопреки представлениям многих, не родственники. Гомель с дворцом выкупил у государства имперский полководец и личный друг императора Иван Паскевич после того, как угас род Румянцевых. Паскевич расширил дворец, пристроил к нему башню, в которой расположил свой рабочий кабинет.
Городские легенды Гомеля сохранили память о вдове последнего Паскевича, княгине Ирине. После революции она отдала все свои имения советской власти и мирно дожила век в деревянном домике. «Вот здесь, на соседней улице», — машет Евгений рукой в сторону силикатных-блочных многоэтажек. Мы стоим на улице Парижской коммуны, где сохранился фрагмент уникальной деревянной застройки начала ХХ века.
Фишка Гомеля: сопоставимый по величине с некоторыми соседскими столицами, он имеет в центре массив одноэтажной деревянной застройки. Орнаменты резьбы перекликаются с орнаментами на вышитых рушниках, а в богатстве отделки наличников есть что-то византийское.
«Главный враг нашего деревянного зодчества — инвестиции, — грустно шутит Евгений. — Как только у людей появляются деньги — дом закатывается в сайдинг, ставятся пластиковые окна».
Но есть способ сохранить отличительный гомельский стиль: «Можно свезти уникальные здания вместе, сформировать целую улицу.
Но чтобы это был не скансен, не музей под открытым небом, а живой квартал. Разместить там кафе, культурные площадки, центры ремесел».
Однако на уникальный квартал нужны средства, а городская власть пока имеет другие неотложные проекты: например, менять новый асфальт на площади Ленина или строить на берегу Сожа санузел за 750 тысяч долларов — эту чудо-стройку показывают гостям гомельчане.
Песошенька
«Ну как вы себе это представляете — киевский воевода Волчий Хвост прошел через все земли радимичей, и только потом они решились с ним драться? Конечно они встречали его здесь — на рубеже своих территорий», — с энтузиазмом говорит научный сотрудник Ветковского музея старообрядчества и белорусских традиций Андрей Скидан, который взялся показать нам место битвы на Пищане.
Песошенька сегодня — это выпрямленая мелиорацией речушка меж осушенных торфяников и кукурузных полей, у деревни Песочная Буда. Ясно, что никаких следов битвы тысячелетней давности не сохранилось.
«Да какая там была битва — думаю, пятьдесят человек с одной стороны, пятьдесят с другой…» — говорит Андрей. Между тем, на современном кладбище в Песочной Буде есть подозрительный провал — как будто некогда здесь было похоронено много людей. Не побитые ли воины?
Но это гипотетически, а вот старинные оброчные кресты на кладбище XXI века — реальность. Перевязанные рушниками, сбитые из брусьев-пятнадцаток а где и из бревен, покрашеные в «церковный» синий цвет… Это Полесье.
Чтобы попасть в Песочную Буду, нужно ехать из Гомеля на юг, дорогой, что идет параллельно большому киевскому шоссе. Это, по мнению археолога Олега Макушникова, и есть тот древний путь «в радимичи», которым шли из Киева завоеватели.
Если смотреть с высоты спутниковой карты на стратегический аэродром между Кантакузовкой и Зябровкой, места для бомбардировщиков напоминают лучи на радимичских височных кольцах,
шутит Евгений Меркис.
Сверхсекретный объект советских времен сейчас не используется по назначению. Здесь устраиваются автошоу, молодежь приезжает дрифтовать. И мы не смогли отказать себе в таком удовольствии.
«Пахаванне стралы»
Копию башни гомельского дворца неожиданно замечаем на бумажной фабрике в Добруше. Немудрено: фабрику тоже заложили во времена графов Паскевичей. Правда, здесь башня водонапорная, а не жилая.
Каждый белорусский советский школьник знал город Добруш как родину ученических тетрадей. В XIX веке это был один из самых прогрессивных промышленных городов. Даже первую в Беларуси электростанцию построили не в Минске, а именно в Добруше, чтобы обеспечивать бумажную фабрику энергией. Добруш был также первым местом в Российской империи, где для рабочих был введен 8-часовой рабочий день и социальное страхование.
Тем временем в окрестностях, пусть и на уровне клубных коллективов, до сих пор сохраняется древний обычай «пахавання стралы».
Я пушчу стралу па ўсяму сялу,
Да й уздоўж сяла ў канец вуліцы.
Як уб’е страла добра моладца…
Праздничная процессия из женщин с песней шла через всю деревню, к краю поля. Там «стрелу» — какой-то предмет или деньги — торжественно «хоронили».
Судя по тому, что одним из вариантов «стрелы» была соломенная кукла, тысячу лет назад на ее месте мог быть человек, принесенный в жертву богам плодородия на исходе весны:
Дзе матка плачэ — там рэчка цячэ,
Дзе сястра плачэ — там каладзязі,
Дзе дзеткі плачуць — ручайкі бягуць.
Обряд сохранился только на радимичских землях — в Заднепровье, на российской Брянщине до Стародуба и на севере Украины.
До сих пор живет на Ветковщине, в окрестности Неглюбки, и традиция народного ткачества. Рушник, сотканный вручную, в зависимости от сложности, стоит от 50 до 200 рублей.
Долго ли его ткать? «Оброчные рушники ткали за сутки, — рассказывает Андрей Скидан. — Но это рекорд».
Бриткая пила
Стоишь посреди сегодняшней Ветки, пустой, как все белорусские райцентры, и не верится, что когда-то она была известна от Румынии до Сибири, от Балтики до Одессы. Напоминанием о тех временах служит разве что ветковская Красная площадь, названная в честь московской.
Ветку на берегу Сожа, напротив древнего поселения Хальч, основали староверы. Во времена короля Яна Собеского они, гонимые из Московского государства, попросились в Речь Посполитую.
Староверы не были мрачными замкнутыми сектантами, оторванными от действительности, как их иногда представляют.
Они использовали свою сплоченность, дружность: были подрядчиками, строителями, плотогонами, сбивались в бригады «отходников», торговали. До сегодняшнего дня по старообрядческим деревням Гомельщины сохранились кирпичные здания их частных магазинов.
Подпадали староверы и под веяния времени. Среди них попадались даже террористы-анархисты — всей округе запомнились экспроприации, которые проводили в 1917-м братья Малеевы из Ветки. Немало старообрядцев присоединилась к революционному движению. Из старообрядцев происходил, например, большевик-партизан Минай Шмырев.
Долго живя вместе с белорусами, староверы перенимали язык. «Паташак» — это «паддашак», но «бриткая» пила — не «брыдкая», а очень острая, «как бритва».
Белорусы называли старообрядцев «москали» (это не было обидно), те в ответ — «хохлы» или «мазепы», в честь украинского гетмана, что перешел в Северной войне на сторону шведского короля Карла XII. Старообрядцы же поддерживали российского царя Петра, хотя его отец и выгнал их из родных мест.
Старообрядческие общины, как и все другие, распылил ХХ век. Напоминанием о них — деревянная Ильинская церковь в Гомеле.
Это место посещал еще солдат удачи Емелька Пугачев. Существует даже версия, что именно ветковские старцы скреативили ему идею назваться Петром III, взять власть и вернуть старые порядки.
Неглюбский угол
Главные писатели Гомельского края — Мележ и Шемякин. Главный поэт — Сыс.
Ластаўка, ластаўка
Даўно не лётала
Павуціну крылом не ткала
Правым ля Неглюбкі, левым ля Моталя…
Неглюбских угол — восточный край Беларуси. Он даже был территорией государства Хмельницкого и относился к Стародубскому казачьему полку.
В Лядах под Неглюбкой заходим к Вере Барсуковой. Крепкая изба, поставленная родителями, двор по-старому разделен навесом на чистый и хозяйственный. В центральной и северной Беларуси реже встретишь старые планировки: фотограф и исследователь Полесья Денис Романюк считает, что сохранению старины «поспособствовал» Чернобыль, замедлив здесь человеческую активность.
В доме Веры порядок, чистота, красные углы в обеих комнатах с прекрасными самоткаными рушниками.
Сама хозяйка интеллигентная непаказной интеллигентностью простых людей. А перед домом на скамье сидит опухший мужик в компании двух таких же. Как женщинам удается противостоять деградации, когда сто лет здесь все делалось для ее успеха?
Панцирных боярин Громыко
Пограничной службы в средневековье не существовало. Восточную границу ВКЛ стерегли панцирные бояре. Это был социальный слой вроде казаков: свободные люди, обедневшая знать и крестьяне, которым за службу давали землю и освобождали от налогов. В окрестностях много таких «шляхетских» деревень. Например, Громыки.
Отсюда был родом Андрей Громыко, культовый министр иностранных дел СССР.
После Чернобыля на деревню Громыки легло радиационное пятно. Ее снесли и закопали. Остатки проглотила полесская сельва.
Сквозь асфальт пробиваются молодые деревца, стоят бетонные скелеты каких-то зданий. Нетронутым остался только обелиск памяти земляков, погибших в годы Второй мировой — в их числе два родных брата Андрея Громыко.
Сам Громыко умер в 1989-м, застав еще трагедию родных мест.
Курганы среди тюков
Как и от дреговичей, от радимичей не осталось явных топонимов. Но Светиловичи, еще одна панцирных-боярская деревня, может в своем имени хранить память о событиях радимичских времен.
Рядом с ней, на Сериковой горе, доминирующей над всей округой, было древнее святилище. На самом верху площадка окруженная валом, на которой сейчас современные кладбище.
С одной стороны плывет Беседь, а с другой раскинулись курганные поля радимичей.
Они сейчас почти уничтожены: пару курганов можно заметить в леске у самой вершины.
Еще несколько курганов чудом сохранились в поле, просто среди осенних тюков соломы…
Они стоят за несколько сот метров от вершины горы — можно предположить, какую площадь раньше занимал некрополь.
Щука в святой кринице
«На следующих раскрэсах — налево», — так Андрей Скидан направляет нас на дорогу к деревне Будище. Это десяток километров по зыбким пескам через лес, где двум не разъехаться. Здесь живых семь дворов и святой источник с оброчными крестами.
Большого паломничества к кринице нет, но видно, что ее подновляют: поставили новый сруб. Воды в нем где-то по пояс, на дне кипят, выбрасывая песок, холодные ключи. Напиться воды можно из металлических кружек на цепях. В купели стоит небольшая щука: заплыла, по-видимому, из Ковпиты, пограничной белорусско-российской реки, в которую родничок впадает.
Святое соседствует с житейским: из купели вода перетекает в следующий сруб с мостками, в котором уже можно полоскать белье.
У самой оболони Ковпиты стоит дом 90-летней Нины Терентьевны.
Хоть передвигается бабушка с двумя клюками, на дворе у нее порядок, и даже вода в дом проведена: с матерью живет «пока не женатый» сын.
Судьба крайней жительницы Беларуси характерна для века, которое она прожила: дед имел столыпинский хутор на российской территории — вынужден был бежать от раскулачивания аж в Белосток. Мать убили немцы. Сама спаслась, так как тетя забрала ее. «Мама была из России, — уточняет бабушка Нина, кивая за Ковпиту. — Но говорили там как мы, по-белорусски ».
Чечерск
Чечерск упоминается в летописях среди радимичских городцов. Тот древний «Чичерск» стоявший на круче над Сожем, в средневековье он выдерживал татарские и московские осады. Современной планировкой город обязан российскому генералу Чернышеву, которому Екатерина II, как Гомель Румянцеву, его подарила.
Во времена Чернышева снесли замковые укрепления, геометрически распланировали улицы, в центре поставили ратушу, которая и сегодня — визитка Чечерска. Ратуша была просто для красоты: никакого самоуправления в Чечерске на то время уже не было.
Сейчас на замчище отличный старый парк. А на спуске к Сожу, в который после разоблачения культа личности бросили памятник Сталину, стоит трансформер пластикового амфитеатра, к которому идет лестница с круглыми фонарями. Умея, любой пейзаж можно испортить.
Пречистая — хранительница мира
Еще одна древняя традиция, живущая в радимичских землях — «Свеча».
Это не свечка, а прежде всего икона. Она принадлежит не отдельной семье, а всему сообществу — улице, деревне, иногда какой-то группе людей. «Бывали раньше свечи вдовьи, женские, девичьи, — рассказывает Ганна Серикова, хранительница свечи деревни Матневичи.
- Нашу Свечу после войны сделали. Это икона — Пречистая, хранительница мира. Чтобы войны больше не было …»
Свеча должна год стоять в доме, после ее переносят в следующую. Происходило это, рассказывает Ганна, осенью, на Успение Пресвятой Богородицы. Перенос свечи был событием для целой деревни: хозяева, к которым переходила святыня, готовили угощение, ставили столы для гостей и «отдельный столик для Свечи», посылали детей приглашать соседей. Угощались, пели. Сейчас традиция прекратилась: «Четыре года уже Свеча у меня, никто не хочет брать …»
«Есть разные версии, откуда происходит обычай, — говорит Андрей Скидан. — Возможно, это пережиток древнего поклонения домашнему огню. А может, она идет от традиции православных братств, которые и на селе были».
Во вдовьем доме Ганны обращает на себя внимание по-мастерски оформленная рамка для фото. «Это муж мне сделал на день рождения — повез меня в Чечерск фотографироваться. А я ему платок вышила. Он его сохранил, не утирался им». Ганна несет из шкафа святыню с философским четверостишием о любви.
Счастливый брак Ганны произошел через бесчеловечные сталинские законы. Ее будущий муж еще юношей сел на три года в тюрьму за сумку колхозной ржи, которой не брал. После тюрьмы на год в армию забрали. «Я же моложе его намного. Если бы не это все — он раньше женился бы, вокруг него девки увивались. Одна в армию провожала, со второй гулял, как на побывку приезжал. Но как вернулся и в первый раз пришел на танцы, там мы и познакомились…»
Знакомство было как в песне. Дважды парень, держа за руку, спрашивал девушку: «Чья ты?» И дважды она ему отвечала: «Я отца-матери». И только на третий раз сказала, кто она и как называется. Они дружили два года, после поженились.
«Как он умер, я три года ничего не хотела, нигде не бывала. Он такой хороший был, не пил, не курил, любил меня, называл ласково, — на глазах Ганны блестят слезы.
Кривичи-администраторы и их наложницы
К северу от Матневичей, за Кормой, малой родиной Ивана Шемякина, под самым Славгородом течет вторая возможная Пищана. Речка теперь называется Песчанка.
Какие же доказательства есть у могилевских историков в пользу того, что битва была здесь? «На Песчанке, недалеко от деревни Шеломы, мы нашли захоронения двух дружинников с кремацией — значит, они были язычниками. И далеко не рядовыми. Один имел хороший поясной набор, там была даже монета, дирхем. Рядом с его прахом разбили аж семь горшков. Чем больше имущества «давали» с собой покойному на тот свет, тем выше был его статус. Один из тех горшков можно датировать последней четвертью Х века. Но с 988 началась христианизация, сжигать умерших перестали. Значит, захоронение можно датировать промежутком между 975 и 988. Сюда-то и попадает 984-й — год сражения на Пищане», — рассуждает Алексей Авласович.
В деревне Усохи, к северу от Славгорода, нашли камень с тризубом — знаком киевских князей. Возможно, считает археолог, некогда это был межевой знак, появившийся после покорение радимичей.
И еще один момент. В окрестностях Шеломов раскопали курган, в котором были похоронены две женщины-кривичанки: «Там были характерны кривичские височные кольца. Это исключено, чтобы их носила радимичанка». Одна из них была язычница (тело сожгли), а вторая уже христианкой — это позволяет датировать захоронения годами, близкими к христианизации.
Археолог полагает, что в кургане могли быть похоронены женщины кривичских воинов, присланных Киевом контролировать недавно подчиненных радимичей: «Дружинники-кривичи участвовали в военных походах как подданные Киева и были администраторами на завоеванных землях. Возможно, что вместе с кривичскими дружинниками на радимичской земле могли оказаться жены или наложницы из племени кривичей».
В память о той кривичской колонизации остались села Старый и Новый Кривск под Гомелем.
Шеломы
Спрашиваем дороги на Шеломы у деревенского дядьки, который своей частной кобылой Люськой везет камни в баню.
Знает он и реку: «Песчанка? Около Поповкі мосток есть, там она течет. Сейчас ее выпрямили, осушили все кругом, а раньше такие заросли были — волки водились! …А курганы раньше стояли и в Славгороде самом, там шведы проходили». Повсеместно древние захоронения предков народ считает могилами завоевателей.
В Шеломах, на старой улице, ведущей к реке, всего пара жилых дворов, большинство домов дачные, но есть газ. Видно, что деревня древняя: стоит на возвышении над поймой взятой в шлюз Песчанки.
Возможно, здесь на сотни лет вперед решилась судьба всего радимичского края.
На другом берегу реки люди копают картошку. Конечно, никаких воспоминаний о далеких временах не сохранилось. Знают только о радимичах — из школьных учебников, и о курганах — «неизвестно кем и когда насыпанных».
Прощание с радимичами
Переехав в Быхове Днепр, попадаем в деревню Студенка. Здесь мы попрощаемся с радимичами. Это самый западный пункт, где были найдены их следы.
Дворы привольно разбросаны по холмам, на которых люди селятся не одну тысячу лет.
Радимичи спят в курганах в недалеком лесу. Старейшие курганы — еще языческие, с погребальными ящиками, а последние датируются XIII веком.
В прошлом году здесь работали археологи, а один курган, по-видимому, глядя на них, раскопал барсук, устроив себе нору в сухом песке.
В последних по времени курганах уже почти не встречается характерных для радимичей примет. Христианство, тогдашняя глобализация, унифицировало их культуру. Сейчас радимичи — едва заметная прослойка, из которой, однако, берет начало необычная и разнообразная культура белорусского Посожья.
Каментары