О конфликте с губернатором, снесенном Ленине и перспективах села — открытый монолог многолетнего главы Глубокского райисполкома
Олег Морхат возглавлял Глубокое с 2010 года. При нем в городе появилась Аллея знаменитых земляков с бюстами Вацлава Ластовского, Язэпа Дроздовича, Юзефа Корсака, — а с центральной площади исчез памятник Ленину.
Морхат — выпускник Горецкой сельхозакадемии, начинал работать в родном колхозе, а потом поездил по области: работал в Браславе, являлся заместителем председателя райисполкома в Чашниках, пережил конфликт и понижение в директора глубокского ПТУ, и наконец возглавил район. Почти на 10 лет.
Местные жители говорят, что до него здесь была серость, а теперь клумбы на каждом шагу, ухоженные аллеи — увлечение главы района цветами превратило весь райцентр в дендропарк. Правда, в последние годы люди стали жаловаться на экономическую ситуацию: трёхдневка, низкие зарплаты.
Совсем недавно Морхата весьма необычным образом сняли с должности, не дав доработать несколько месяцев до отставки с государственной службы по выслуге 20 лет.
А все из-за конфликта с главой облисполкома Николаем Шерстневым, с действиями которого многолетний руководитель Глубокого связывает ухудшение экономики города. Мол, об этом Морхат не стал молчать на заседании в области.
Корреспонденты «Нашей Нивы» приехали в Глубокое и встретились с бывшим мэром Глубокого. Он рассказал об отставке, экономической ситуации да и в целом как работал руководителем района.
Олег Морхат встретил нас на автостанции.
Подавленным не выглядел — наоборот был в хорошем настроении. Ожидая нашу маршрутку из Минска, он в своей старой «Ниве» не сидел, а вышел и стоял рядом с автомобилем. Видимо, человеку, который отработал здесь руководителем 10 лет, интересно наблюдать, как люди реагируют на него такого — оказавшегося вне власти: узнают ли, поздороваются ли?
Радостным же он был, наверное, оттого, что никто при встрече не «плюется»: люди тянут руку и благодарят за работу, интересуются жизнью — здесь не секрет, что после своей внезапной отставки Морхат с гипертоническим кризом попал в больницу.
Конечно, трудно сделать за полдня объективные выводы об отношении населения к бывшему мэру, но что было то было — местные со словами благодарности прерывали наш разговор не раз.
Хотя и не секрет, что многие после отставки Морхата облегченно выдохнули.
«НН»: Расскажите, что за история с вашей отставкой, о которой говорит вся область?
Олег Морхат: Мне позвонили из Совмина, сказали, что нужно отчитаться президенту по указу №320 до 1 сентября. Заместитель министра экономики Александр Червяков предупредил: «Дайте объективную информацию — ляжет на стол Лукашенко!» Смысл в том, что просили сравнить 5 лет при Косинце [предыдущем председателе Витебского облисполкома. — «НН»] и 5 лет при Шерстневе.
Мы собираемся в малом зале исполкома, мне специалисты дают выкладку экономическую, как было при программе Косинцу «Витагро» и при интеграционных структурах АПК Шерстнева.
Цифры, конечно, с моими ощущениями совпадали полностью, но я переспросил: девушки, вы здесь нигде не покривили душой? — «Нигде!» Ну и всё, я стал заложником правды — облисполком схитрил и затребовал документ, чтобы послать через них, чтобы наперед увидеть цифры.
Я отправил черновик, через 2 часа звонит губернатор и давай меня воспитывать: «Вы сами цифры смотрели?» — «Смотрел!» — «Ну и что дальше?» — «А ничего, всё согласно статистическим данным, ничего от себя не приписал».
Ну и давай, и давай. Итог разговора был таким, что я понял: курок на меня уже взведен.
Потом было совещание в облисполкоме, спустя какое-то время собрались все председатели исполкомов области, из Минска был вице-премьер Дворник.
Выступила специалист облисполкома с данными статистики: всё расписали, мол, как тут было плохо до Шерстнева, в каком упадке была область, как героически боролись.
Меня аж подкинуло: ну как так?
Выступил Червяков и так дипломатично сказал, мол, указ №320 был необходим, это действительно так, но он был поздно, условия не выполнены, господдержка не оправдана, показатели не выполнены.
И следующее — мол, надо уже готовить следующий указ со списанием долгов, отсрочками и так далее.
Ну и говорит: давайте дадим слово одному из старейших руководителей области из Глубокого.
И я энергично начал с того, что я здесь родился, мне область дорога, дети здесь мои растут и работают, мне дорог и Косинец, я уважаю и Шерстнева, но я не переношу лжи — экономика района с приходом интеграционных структур ухудшилась!
Губернатор перебивает: «Это ты! Ты все развалил, тебя давно надо было убрать!»
Но вице-премьер Дворник его оборвал, сказал мне продолжать.
Я начал приводить факты и примеры на текущий момент.
После того моего выступления я продолжил работать, но с чистой совестью.
Я бы не простил себе пойти на лицемерие и написать, что все у нас отлично — процветаем! — если по факту всё хуже и хуже. Как бы я людям в глаза смотрел?
И вот 29 июля звонит мне сын сказать, что в районе, оказывается, новый руководитель — в новостях сказали. А я-то не знаю! Ни что за человек, ни как так. У меня до пенсии четыре месяца и до дня рождения несколько дней. Очень некрасивый поступок, так не делается.
Я тогда сильно расстроился, а люди начали звонить и выражать поддержку.
Что интересно: несколько лет в области отработал, а только два человека из руководителей райисполкомов позвонили мне тогда, и поздравили те же два. А остальные…
Я же на том совещании от имени всех сказал, они хоть и побоялись поддержать, но хотя бы оценили и позвонили. Пусть у них на совести останется».
***
Здесь следует объяснить, что означает понятие «интеграционная структура АПК».
Это была идея, выдвинутая губернатором Шерстневым с очевидной целью улучшить сельское хозяйство на Витебщине — в этой зоне рискованного земледелия.
Смысл был в том, чтобы создать на базе четырех крупных предприятий области (одно из которых — Глубокский комбикормовый завод) крупные хозяйства за счет объединений и присоединений (по принципу — на сильных навесить слабых) с расчетом, что в таких «сверхколхозах» возникнет взаимопомощь, а посредники исчезнут, производители и переработчики создадут тесный союз.
Интеграционная структура приобрела некоторые черты советских МТСов: дорогую технику централизовали и стали давать в аренду слабым хозяйствам.
Чтобы это все заработало, Лукашенко подписал указ №320, который позволял где-то реструктуризировать, где-то отсрочить, т.е. частично улучшить финансовое состояние проблемных хозяйств.
***
«НН»: Так что же не так с интеграционной структурой?
Олег Морхат: Ситуация сложилась такая, что Глубокое просто-таки нагружали проблемными хозяйствами: с огромными задолженностями, немодернизированными, наконец, просто удаленными — мы везем корма на полоцкую птицефабрику, которую также передали нам, за 70 километров! В то время как в Полоцке есть свой комбикормовый завод.
Я не имею права критиковать губернатора, но имею право спросить: кто писал такой бизнес-план и сосчитал, что отправлять технику за 70 километров будет выгодно? Но это детали.
Смысл в том, что Глубокому для создания интеграционной структуры отдали часть земель Браславского, Шарковщинского и Докшицкого районов. Кто всем управляет? Дирекция на базе комбикормового завода (предыдущих руководителей уволили): всегда в управлении сельского хозяйства было 12 человек, а тут появилась параллельная дирекция на 30 человек с зарплатами, вдвое выше, чем моя — у генерального 4000 рублей, а еще пять заместителей и так далее. Я располагаю цифрами, во что обходится их содержание, и скажу, что за их годовой бюджет мы бы четыре месяца кормили птицефабрику. Даже не берем в расчет то, сколько ушло на смену формы собственности заводов и хозяйств, для того чтобы подчинить их интеграционной структуре.
Ну и вот, получили мы до 100 тысяч гектаров земли, промышленность и сельское хозяйство в одном управлении. Что происходит дальше?
С созданием интеграционных структур предполагалось, что сильные хозяйства помогут слабым поводить посевную, например, и всё остальное.
Как получается на практике?
Пример хозяйства «Стринадки», которого уже нет: дали в аренду технику для работ. Работу сделали, а оплату потребовали у своей же структуры в виде продукции. И оказалось, что хозяйство и от своей техники отказалось, и должно отдать почти весь урожай в оплату за услуги. Результат — банкротство. И такая же судьба вскоре постигнет несколько других хозяйств.
Идем дальше: а что за технику закупили? Я был мэром — здесь ехали комбайны по городу, а я не знал, что происходит: закупили из оборотных средств МКК 7 комбайнов New Holland — дорогущие, российской техники из Кирова еще 22 единицы — на миллионы, «Ягуары», измельчители, купили.
Но как можно покупать такую технику дорогую, с такой длительной амортизацией, когда в нашем регионе самая низкая урожайность?!
Девять метров жатка, New Holland — он минимум на 40 центнеров с гектара работает, а не на наших 25! Можно на словах сказать, что у нас здесь завтра 70 центнеров вырастет, но они не вырастут. Техника дорогая, взятая в лизинг у перекупщиков, которые угрожают: нет будете платить — отберем.
Мой друг на нем ходит и за день намолачивает 6 бункерных тонн — это что такое?
Мы кидаем эту нежную сеялку на глинистые земли: рамы гнутся, сошники рвутся, железо крошится. В тысячах долларов измеряется цена ремонта одной детали!
Ну и то, что New Holland работает на рапсе 5—8 центнеров — это уже преступление!
Отдельная тема российские «кировцы»: ломаются, озимые плохо сеют — сыроватые, словом. И я еще не лезу в такие вопросы, например, а почему покупали у частных структур на миллионы?
Морхата вот критикуют в интернете — 4 миллиона рублей задолженность Глубокского района в Фонд социальной защиты населения.
Но за три года у нас на технику с оборотки забрали 38 миллионов! Что, трудно было оплатить нам 4 миллиона? Кого дураком делают?
Я, председатель, с появлением интеграционной структуры больше не отвечал за деньги!
Идем дальше в чем смысл всех действий — чтобы что-то от земли взять, существует такая цепочка: сначала мы вносим удобрения, потом сажаем, ухаживаем, собираем урожай, кормим бычка и корову, получаем молоко и привесы, загружаем предприятия переработки, продаем, получаем деньги, покрываем расходы, повышаем зарплату.
То есть мы закупаем дорогую технику, чтобы посеять и собрать большой урожай, минимизировав затраты по топливо, затраты времени и так далее. Но чтобы его собрать — надо сначала землю накормить органикой. И вышло, что при внедрении интеграционной структуры АПК эта цепочка начала рваться с первого же пункта — втрое уменьшили внесение органики!
Для бездефицитной почвы надо вносить 14—16 тонн на гектар, мы вносили 5—8 тонн, из них калия — 60%, но калий не главный элемент — тонну его вывозили на квадратный метр, а без азота и фосфора ничего не получится.
Мне губернатор кричит: «А почему вы не вносите сейчас, где вы деньги раньше брали?» Где-то же брали: то с оборотки, то с кредита. Теперь кредит никто не даст — все проблемные предприятия же юридически повисли на интеграционной структуре, там задолженность — не дай бог. Банки плюются. А оборотки нет.
А нет органики — нет и урожая, это аксиома. Соответственно, кормов стало меньше, сокращается поголовье, недогружаются предприятия, люди идут на трёхдневку, зарплата падает. Зарплата же вас интересует? Ну рассказываю. Вот президент говорит, что надо сохранить производство, в это же время в Поставах открывают частный мясокомбинат, который делает то же, что и мы: бьет и морозит. А у нас, с таким огромным перерабатывающим комплексом, на котором провели модернизацию на 13 миллионов, загруженность 35—40%!
Дело в том, что Глубокская интеграционная структура (ГИС) ввиду бедности земель не может сама выработать столько сырья, чтобы его переработать. А те хозяйства, которые поставляли сырье ранее, но вошли в другие зоны или не вошли в структуру вообще, поставлять перестали.
Например, Ушачи поставляют на наш мясокомбинат 6% от реализации поголовья, Докшицы — 24%, Шарковщина, может, 27%, Поставы меньше. Где остальное мясо? Пошло налево — коммерсантам, на Россию.
Мне говорят некоторые соседи, не буду называть: а почему мы должны вам давать мясо, молоко, зерно? Они делают так: продали коммерсанту — ведь он может немножечко больше заплатить, а может, и вперед оплатил, может, еще какая-нибудь схема существует, — и они ему отдали и сегодня как бы выиграли и мне кричат: «А зачем нам кормить Глубокое?»
Нет, так не делается: и вы дотационные, и мы дотационные. У нас 45% дотаций, у вас еще больше. Вы не нас, вы страну кормите!
Это вам сегодня хорошо, вы подороже продали, молодцы, а у нас незагруженных стоят крупные комплексы, и уже область вам дотаций меньше даст в следующий раз, потому что Глубокому надо больше помочь. И где завтра ваша выгода?
На МКК провели модернизацию на 42 миллиона — загрузить не можем! На половину загружаем: можем тысячу тонн, работаем на 400, из них глубокских — максимум 180! Эти предприятия создавались при Союзе на весь этот регион, один район республики не может загрузить их!
Докшицы везут молоко в Гомельскую область! Почему? А я сам не знаю почему! Сырьевые зоны были потеряны, когда пришел Шерстнев!
Комбикормовый завод может перерабатывать 100 тысяч тонн зерна, в прошлом году только глубокского было 14 тысяч тонн, закупили из другого района — 2 тысячи. Это крах! Кто писал бизнес-план?
Соответственно, в первую очередь нет кормов, нет денег на концентраты — корова дает меньше молока, свинья меньше привеса, сокращается поголовье.
Одно влечет за собой другое: если нет комбикормов, то так или иначе некоторые хозяйства будут недоедать, ведь прежде всего они пойдут на крупные комплексы и на птицефабрику.
Мне сейчас вообще думается: как бы это новому руководству постараться и сохранить хотя бы МКК!
Вот на Рогачевский МКК работает 7 сильных районов Гомельщины, а здесь — слабенькие Шарковщина, Браслав и Глубокое. И то мы конкурируем! Впрочем, большинство молокозаводов выпускают цельную «молочку»: кефир, молоко, сметану, йогурты. Это значит, что сегодня мы подоили, а через два-три дня это молоко уже продалось — и деньги на счету. А специфика Глубокого в том, что здесь 75% — это сгущенка. То есть, мы сегодня подоили, еще 2 месяца оно успело отстояться, потом по железной дороге молоко поехало на Кахахстан и Россию, и три месяца у нас оборотки нет. И сырья нет!
Ай, в животноводстве за эти годы не сделали ни-че-го. Ни одной фермы новой не построили, доильного зала не открыли.
И это все не мои слова, все это отражено и в статистике, и от программы Косинца «Витагро» у меня впечатления были превосходные! И резюмирую: в интеграционную структуру вошли не худшие хозяйства района — а экономически они выросли? Нет. Одно обанкротили, в других показатели падают.
«НН»: Так, может, как вы говорите, имеет смысл раскрепостить фермерство, если у государства не получается силами сильных спасать слабых?
Олег Морхат: У нас пока принцип таков: пытаться спасти хозяйство, обвешать его кредитами, а после того как совсем добьем, то отдать частнику за одну базовую. Это разве подход? Я не против фермеров. Им можно и большие земли давать, только с таким условием, что ты здесь работаешь, конечно, как знаешь, но должен обеспечить государству те и те показатели продовольственной безопасности и, может быть, если в районе крупное производство, как у нас, — гарантированно сдать определенный процент государственному заводу. Но, честно говоря, здесь землю под фермерство просят редко: частнику здесь тоже непросто.
«НН»: Вы косвенно упомянули приписки. Большая ли это беда для экономики? Каковы масштабы?
Олег Морхат: Механизмы позволяют это делать. Вот зерно: можно же посчитать амбарный вес, а можно бункерный.
Бункерный — это то, что только что намолотил комбайн: с сорняками, сырое. А если же высушить, почистить, то там до 20% от бункерного веса меньше станет. А как ты запишешь?
Так же и с молоком. Можно немного больше надоев придумать и написать, что у нас теленка хрупкие, надо им больше дать. «Ай, ладно, в тюрьму за это не посадят», — так кто-то может думать, но я вам клянусь: никого никогда приписывать не заставлял!
Но не дам слово, что ни одной приписки не было — всех ведь не проконтролирует, кто там какие сведения предоставил. От страха или еще от чего.
И я считаю, что пока мы не придем к четким экономическим показателям, таких, как прибыль, рентабельность, то все эти буквы и цифры — пустая работа!
Мы уже в сводках дошли до того, что пишем, сколько мы копыт и рогов подрезали, зачем это, кому нужно? А собирает эти данные и управление сельского хозяйства, и интеграционная структура еще дублирует.
«НН»: А как вы оцениваете ту практику, что руководителем района присылают человека, который здесь, может, никогда и не был? Ведь во всем прогрессивном мире мэров избирают жители.
Олег Морхат: С одной стороны, пришел ты в родные места — всё знакомо, всё знаешь. Но! Родственники, одноклассники… К чужому человека как-то уважительнее относятся.
Поэтому не знаю, однозначно не скажешь. Впрочем, если ты толковый, то повсюду состоишься, если балбес и попал по протекции — то в любом месте провалишься.
И точно знаю: пять лет — и человек должен менять работу или выше, или по горизонтали, ну или ниже, если провалился.
Это я засиделся. Потому что управленческие механизмы уже дают сбой.
Где-то твои работники поступают не так, а ты думаешь: мы ведь столько уже вместе прошли, ай, махнул рукой, прощаю. Раз, два — и уже выходит что попало.
А относительно выборов мэра… Знаете, может, и стоит. Есть анекдот, что в советской системе все было хорошо, кроме одного: партия за всех думала.
И главная проблема в работе председателя исполкома какая? Такая, что ты исполнитель. Тебе приказали, спустили, а ты исполняешь и контролируешь. И опять же: кто спустил?
Многие вопросы правительства дублируются облисполкомом.
Я, честно говоря, роль облисполкома не понимаю. Кажется, не такая большая страна, хватило бы управления из министерства, если бы работать напрямую.
В Шумилино, Браславе уже чуть ли не четвертый председатель за несколько лет. И что? Можно тогда и выбирать, все равно они меняются, не успеваешь запомнить.
Только избирать не так, что он за трибуной покричал, пришел, а потом ему не понравилось — и бросил. Нет.
Ты дай свое видение программное, напиши бизнес-план, возьми обязательства, подпиши контракт и выполняй. А когда бросаешь избирателей и район — то ответь уголовно.
«НН»: А расскажите, как у вас с кадрами в районе. Он не очень-то населенный. Люди уезжают?
Олег Морхат: Меня вот критикуют: люди ездят на лён, камни выбирать с поля. Ну так камни же собирать надо, не соберем — испортим технику. Но я предлагаю взглянуть с позиции администратора: а кто работать-то будет? Две тысячи человек осталось работать в сельском хозяйстве (я приходил — было четыре тысячи) да еще какие две — там не лучшие кадры, скажем прямо. Сегодня люди ищут денег.
Село на предпоследнем месте по зарплатам — меньше только в сфере образования и культуры. Почему так?
А как-то традиционно повелось, что у крестьян зарплаты были ниже. Считалось, что он сам там картошку посадит, огурцы, свиньи у него есть, и, кажется, он без большого заработка обеспеченный человек, потому что ничего не покупает.
Но портрет крестьянина уже давно не такой, нет зарплат — они уезжают.
На селе сейчас 35% у нас пенсионеры, рождаемость чуть ли не в 2,5 раза ниже смертности. Летом коров некому пасти за 1500 рублей! Цыгане из Столинского района приезжают.
Кто потолковее и помоложе — открывает газету, интернет, ищет объявления о работе. И где только предоставляют жилье — едет туда зарабатывать. Хорошо еще если в Минск — а так в Латвию, Польшу, Россию.
У нас магазин «Санта» не мог долгое время открыться, потому что не могли кассиров и продавцов найти!
Я водителя себе не мог найти три месяца, правда, и зарплата небольшая — 400 рублей.
А основная проблема, кроме оттока людей, — это алкоголь и отсутствие дисциплины.
Я пытался бороться, придумали мы такую систему, когда каждый руководитель закрепляет за собой проблемные семьи. У меня лично было три семьи, все на СОП (в социально опасном положении. — «НН»). Я ездил к ним: родители злоупотребляют, дети недосмотренные. Напились — и некормленные. На какой-то табуретке стоит компьютер!
Я приезжаю: так какие проблемы у тебя на работе? Вез какие-то тетради, мебель списанную отдавали. Поросят дали выращивать! Только становись человеком и работай. Одну семью вытащили, с другой не сложилось — повесился мужик. И ситуация такова, что руководитель даже пьяницу уже не всегда погонит с работы. Кого брать вместо него? Нет кадров, общая безысходность на периферии.
«НН»: Как бороться?
Олег Морхат: Я считаю, что здесь всё от благосостояния: оно растет — и негативные моменты уходят. Пример: когда я работал директором «хабзы», то там контингент вы знаете сами какой. Ну учителя немного сразу побухтели: «колхозник нами будет руководить». Не буду! Буду заместителями своими [руководить]! Так там хозяйство большое было, они у меня начали работать за денежное поощрение, мы и то посадили, и то. Как только у них появились деньги на руках — всё! Меньше приводов столо, дисциплина подскочила вверх. Ведь там раньше денег не держали в руках никогда.
Приезжал прокурор района и спрашивал: а в чем секрет? А секрет — в благосостоянии. Вот как человек себя чувствует, если утром встал и денег нет у него? А погано на душе! Вот я два месяца зарплату не получаю, знаю.
«НН»: Глубокое — один из немногих районных городов, где сохранилась независимая печать. Как у вас выстраивались отношения с негосударственной прессой?
Олег Морхат: Оппозиция у нас сильная! Я хоть и люблю какие-то советские моменты, потому что там родился, но и для нового я не закрыт. Чтобы к Лупачу [Дмитрий Лупач — региональный корреспондент «Белсата». — «НН»] у меня были какие-то вопросы особые? Да нет. Меня только возмущало, что вот они где небудь сфоткают в городе яму — будто я о ней не знаю! — и напишут, что мер не принимается. Да денег нет! Знаете как, люди обращения пишут — у того забор, у того крыша, канаву засыпать, еще что-то. Знаете, обидно. Всем хочешь помочь, но ресурса нет. А оппозиция меня за это и так, и этак. Говорю: мужики, вы хоть цветок в городе посадите! А только критикуете. А потом они не стали не успевать за тем, что делалось в городе, подобрели. Два года назад они были у меня на приеме, на совещания приходили, я не запрещал. Всё равно шпильки вставляли. Но кровь я не пускал им, никаких конфликтов не было за 10 лет. Лупач же и баллотировался с Андрейченко три года назад. И теперь я здороваюсь за руку. Был, правда, момент, когда флаг бело-красно-белый в каком-то местечке вывесили, но там были вопросы со стороны правоохранителей.
Я скажу, и они лишний раз уже и не хотели меня ранить, понимая, что в районе многое делается. Не травили. Я не сторонник того, чтобы присылать проверки, милицию, надеюсь на справедливость.
И я убежден, что никаких там махинаций на выборах не было. Андрейченко — большой авторитет, он работал губернатором.
Много помощи оказывал, просто из кабинета набирал, чтобы какую-то операцию сделать на сердце, когда к нему на прием приходили еще во время агитации — человек с обширными связями.
Конечно, нам хотелось потише, но было бы некрасиво, если бы Андрейченко шел без альтернативы, Лупач также голосов взял прилично. [Андрейченко баллотировался три раза подряд, каждый раз избирательная комиссия насчитывала ему 86—87%. Лупач в 2016 году получил 2,8%. — «НН».]
«НН»: Вот вы нас везете, и мы с Коммунистической выезжаем на Советскую — неужели настолько бедна на личности и события Глубокская земля, что нет имен, чтобы назвать улицу? Даже Юзеф Корсак, который возвел знаменитые глубокские «зеркальные» храмы, довольствуется каким-то коротеньким переулочком на окраине города.
Олег Морхат: Предложения есть, они все у меня лежали — где Виленская, где Полоцкая, краеведы все предоставили.
Я готов был на все это, я понимаю, что рано или поздно всем по всей стране это придется делать, но это деньги!
У нас бюджет дотационный, ладно, если бы это было только табличку сменить — там много процедур и переименований в документации.
Все ждут благоприятного времени, когда можно будет на это средств выделить и не переживать, что вот кто-то из-за этого недоел, недополучил.
И Корсак достоин уважения, безусловно! Такая судьба у человека, что он эти храмы построил, а его прах из костела, когда его перевели в православие, выбросили, и никто не знает, где его кости лежат — такая судьба человеческая.
Кстати, обратите внимание на главную площадь — Ленина нет на ней. Ленина убрал почти сразу, как только стал председателем исполкома. Ну что это такое — Ленин на площади между храмами стоит! Как он о вере говорил?
Словом, ко Дню письменности его оттуда я убрал, а территорию начали готовить под Аллею знаменитых земляков. Ленин исчез — коммунисты на дыбы: «Как это?» Их еще оставалось тогда, всех тех, кто в партии карьеру делал.
А я говорю: мы Ленина на реставрацию вывезли, а потом вернем в другое место, но денег на реставрацию нет, вот вам расчетный счет — скидывайтесь, если он вам так дорог. Скинулся кто-нибудь? Нет! Один человек может перечислил там ну копеечку буквально, на краску бы не хватило. Эти деньги вернули ему назад. Всё, не реставрировали!
На том месте сделали аллею: там и Игнат Буйницкий, и Вацлав Ластовский, первый премьер-министр Белорусского Народной Республики! Язэп Дроздович. Даже авиаконструктор Сухой. Мы с Гомелем спорили, чей он. А в нашем храме сохранились метрики, что родился он все же в Глубоком. Этого всего могло и не быть, кстати: в то время министром культуры был Павел Латушко, и он чуть не со скандалом заставил [вице-премьера] Анатолия Тозика деньги на эту аллею выделить.
«НН»: У вас здесь всего три школы и одна гимназия была, а теперь, выходит, гимназии в старом понимании не осталось — спасибо «реформам» Карпенко. Какой в этом эффект для города?
Олег Морхат: Я, честно говоря, не могу понять, зачем нам нужны такие реформы.
И что гимназию упразднили — очень плохо к этому отношусь! И родители очень болезненно восприняли, и педагоги. Все-таки это престиж, конкуренция, дисциплина. На олимпиадах результаты дети из гимназии показывали лучшие, как-то была лучшей в области!
Ничего плохого в ней не было, была только проблема, что в одном здании с обычной школой, но мы планировали перевести гимназию в здание профтехлицея, потому что там уже наборы очень слабенькие — скоро закрывать придется. А теперь уже и смысла нет!
НН: А к интеграции с Россией как относитесь?
Олег Морхат: А там что, хорошо? Они нам поставки продукции по надуманным причинам срывали!
Комментарии