«Остальной мир относился к нам как к аппендиксу России. Но украинцы вырвались из постсоветского сознания». Большой разговор с ONUKA
В 2017 году столичный фестиваль фолк-музыки «Камяніца» поставила на уши группа ONUKA. Синтез электроники и украинских мотивов настолько очаровал посетителей, что у Наты Жижченко и ее бэнда мгновенно появилось ядро белорусских поклонников. Когда в Украине началась война, Ната не покинула родину, несмотря на российскую агрессию. «Наша Ніва» позвонила солистке группы, чтобы поговорить о войне, творчестве, жизни и белорусах в ней.
«Наша Ніва»: Прошел месяц с начала войны. Что для вас самое сложное как для женщины и что — как для гражданки Украины?
Ната Жижченко: Как для гражданки Украины это понимание ужаса, несправедливости, осознание того, что гибнут люди, разрушаются города, которые огромными усилиями строились до процветающего предвоенного состояния. Жизнь не была идеальной, однако мы двигались вперед, так как прилагали для этого огромные усилия. Чернигов, например, выглядел как сказочный, кукольный городок. За него болит в десять раз сильнее, ведь это мой родной город и один из самых древних в Украине. Конечно, сердце разрывается от новостей и из Харькова, и из Мариуполя, и из Херсона и Ахтырки, но за Чернигов мне особенно больно. Невозможно принять и поверить в то, что кто-то напрямую может ворваться в город на танках и бомбить жилые дома, храмы, старинные музеи, которым более 100 лет.
Как женщине мне не страшно. Страшно было первые пять минут, когда приходило понимание полномасштабной войны. Вначале думала, может, это салют или гром. Однако все продолжалось, после чего пошли сообщения о начале вторжения — мол, Россия развязала настоящую войну в Украине. Появилось это звериное чувство, когда зажимает солнечное сплетение — и оно усиливалось, ведь рядом спал маленький сын.
Конечно, наличие ребенка полностью меняет ситуацию. Ведь как женщине мне не страшно, а вот как матери — ужасно до дрожи. Тем не менее взяла на себя ответственность вернуться домой. Мы уезжали на запад страны на три недели. Однако было невыносимо находиться вне родного дома, вне Киева, не иметь возможности что-то делать — искать интернет в бомбоубежищах для интервью, чтобы как-то выходить на связь с международными изданиями, отправлять файлы по 12 часов… Мы все взвесили и вернулись домой.
Как мать, да, сомневалась, правильно ли все делаем. Однако как женщина, человек, гражданка Украины решила, что нужно возвращаться — дома намного легче сопереживать. На самом деле существует «синдром уцелевшего», который очень тяжело, а может, и невозможно осилить. Мне вчера даже показалось, что не имею инстинкта сохранения собственного ребенка — это очень эгоистично, к большому сожалению.
«НН»: В чем особенность характера украинцев, которую не понимала Россия — и которую не до конца понимает весь остальной мир?
НЖ: Тот самый «остальной мир» относился к Украине как к аппендиксу России, отождествлял мою родину с Россией. Для них то была страна Чернобыля, оккупированного Крыма, коррупции, революции, Майданов. Такая извечная периферия… Мне кажется, было именно такое восприятие, пусть из наших земель происходили многие талантливые спортсмены, музыканты, актеры, ученые, изобретатели. «Мозги» мира из страны, которая постоянно стремится доказать всем свою независимость, целостность.
Россия, как думаю, воспринимала Украину таким недонародом, недонацией, которая и близко не ровня русским. Хохлы одним словом. И в этом пренебрежительном «хохле» многое спрятано. Однако если учесть зомбиленд, который накрывает Россию уже долгое время, и его украинский уклон восемь последних лет, то наш образ у соседей вообще перевернулся с ног на голову.
Что же, последний месяц продемонстрировал, что украинцы вырвались из постсоветского сознания, начали четко идентифицировать себя, обозначили, какого будущего жаждут для страны. Мы увидели, как много простых людей каждый день делают маленькие дела — и почувствовали, что у нас все получится.
«НН»: После начала агрессии многие украинские творцы обращались к россиянам и белорусам с призывом прекратить войну. Откуда такая вера, что песни могут быть громче бомб?
НЖ: На самом деле, в первые дни озвучивались многочисленные обращения, потому что мы надеялись: сумеем достучаться и вызывать взаимопонимание. Однако быстро пришли к выводу — нас не слышат. Конечно, про всех не говорю: есть люди в России, которые поддерживают нас, музыкантов, однако боятся по всем понятным причинам что-то озвучивать. Тем не менее они интересуются, как у нас дела, живы ли мы. Им стыдно за власть, но на данный момент они не способны ничего изменить.
Беларусь, мне кажется, вообще в целом поддерживает Украину, так как тоже переживает сложные времена. Как кажется, украинцы и белорусы всегда понимали друг друга, потому что у нас один враг. А это огромная мотивация для взаимной поддержки.
Искусство на самом деле может быть громче бомб, так как оно останется на века как минимум. Оно может тронуть за душу даже самых черствых и зомбированных людей, спровоцировать какой-то резонанс в их сердцах. Конечно, существуют люди, которые никогда не поверят правде, даже если увидят ее своими глазами. Это очень печально. Однако на таких мы уже давно поставили крест — до них достучаться невозможно.
«НН»: Если сейчас жизнь делится на «до» и «после» войны, то как проводите градацию между людьми, с которыми общаетесь? Ведь у вас наверняка имелись близкие друзья в России, Беларуси. Поддержка, коммуникация с ними теперь может восприниматься как «зрада».
НЖ: Сегодня у нас уже не до «зрады» — каждый в первые два-три дня войны принял решение относительно круга коммуникации. Когда понимаешь, что происходит с твоей страной, уже не будет никаких полутонов. Я считаю, что у меня больше нет двоюродного брата, который живет в Москве, и троюродной сестры из Ростова-на-Дону. Не могу с ними общаться, не собираюсь что-то выстраивать.
Однако зато у меня есть много новых друзей среди музыкантов-белорусов, которые нас поддерживают, а также среди русских музыкантов, которые понимают всю жуть ситуации. Хватает близких среди тех, кто не сумел принять российскую политику — и уехал за границу.
На самом деле, все, что было понятно и до войны, подтвердилось в первые дни. Люди просто показали себя максимально ярко — это невероятная лакмусовая бумажка, которая, словно индикатор, продемонстрировала, кто есть кто.
В Украине то же самое: видно, кто готов заработать на бедах людей, а кто отдаст последнюю рубашку. Это не преувеличение: встретила огромное количество невероятных людей, которые помогают, волонтеров, принимающих в своих домах большие семьи с животными, отдают им последний кусок хлеба. Сейчас время ужасное, трагическое, но потрясающее с человеческой стороны.
«НН»: Помогает ли вам сейчас музыка хотя бы немножко отдохнуть от реальности? И вообще, насколько слово «творчество» совместимо со словом «война»?
НЖ: Музыка в тех проявлениях, что была раньше, существовать перестала. С начала войны вместе с мужем Женей (музыкант Евгений Филатов, лидер группы The Maneken. — «НН» ) не прослушали ни одной пластинки, не просмотрели ни одного фильма, которые не касались бы военной тематики. Мы продолжали делать контент из моего творческого состояния. Имела достаточно песен с осуждением войны — и в лоб, и вскользь. Под них мы монтировали видео, которое фиксировало военные преступления оккупантов. Вот такое творчество…
Сейчас мы дома, и я хочу возобновить репетиции, так как очень трудно ничего не делать и ждать какой-то эфемерной даты победы. Естественно, у меня большое количество интервью, съемок, встреч, онлайн-подключений, однако это все о насущных темах. Сейчас же хочу сделать новую программу: интересно что-то создавать в такое время, ведь сакраментальные вещи рождаются случайно. Очень хочется посмотреть на результат уже после нашей победы — и вспоминать, например, что то или иное видео мы делали во время обстрелов.
«НН»: Во время боевых действий многие объекты искусства разрушаются. Можно ли назвать уничтожение культурной памяти современным холокостом Украины?
НЖ: Да, без сомнений. Это та часть войны, которую мне вообще невозможно принять. Она где-то на одном уровне с убийством детей — как-то так в голове представляется. Потому что это невозможно восстановить, воскресить или возродить. На самом деле, происходящее — геноцид и дикость, ведь многие из этих объектов пережили Первую и Вторую мировые войны, фашистов.
«НН»: Мы все не будем прежними после войны. А какой после нее будет ONUKA?
НЖ: Еще более смелой. Она будет бить в те же бомы, только победным боем. Все, что я делала раньше, актуально и сейчас. Даже в прошлых текстах можно отыскать что-то пророческое — без преувеличений, разумеется. Полагаю, мы зазвучим еще более сочно, в большем количестве стран.
Раньше все, что я говорила со сцены, пропускала через собственную веру, какие-то эмоциональные составляющие, через поиск достойного в людях и надежды на то, что этого достойного будет больше. Сейчас же звучание будет основываться на том, что надежды сбылись. Намерена говорить о силе Украины, своего народа, о нашей сплоченности, естестве, самоидентификации. И о том, что показали всему миру — мы крутые! Другого слова и не подобрать.
Комментарии