«Моя жизнь — тоже сплошные компромиссы». Бывший радиоведущий Каверин — о бессилии, БАТЭ, где он работал, и свой способ не впасть в депрессию
Экс-радиоведущий Константин Каверин более полугода живет в Варшаве, где с коллегой Людмилой Милославской ведет ютуб-шоу «Обычное утро». О новом для него городе, жизни вокруг белорусских событий и смысле своей работы Каверин рассказал «Нашай Ніве».
«Сказать, что кто-то вне политики — все равно, что назвать его человеком вне гигиены»
«Наша Ніва»: Как сейчас устроена ваша жизнь?
Константин Каверин: Утренний эфир, обед, послеобеденный сон в течение 40—60 минут. Потом чашка кофе и работа — ежедневное погружение в белорусскую повестку. После работы у меня шахматы и сон.
«НН»: Вы довольны тем, что делаете сейчас?
КК: Думаю, да. Понятно, в каких условиях мы работаем, как страшно людям в Беларуси смотреть то, что мы делаем. Тем не менее, они смотрят, у нас растут просмотры и количество подписчиков и лайков, то есть мы нужны и делаем правильное дело — во всяком случае, мне хочется в это верить. Но кажется, что для канала, которому еще нет и года, 20 тысяч подписчиков и ежедневно две тысячи зрителей онлайн — хорошие показатели.
«НН»: Почему в вашей жизни появилась политическая повестка дня? Раньше, насколько знаю, вы не работали с ней так плотно.
КК: Началась война и в стране в полный рост встала диктатура, да и не вижу сейчас причин не оказаться в политической повестке дня. Политика — это же такая вещь, в которой мы живем ежедневно, и сказать, что кто-то вне политики — все равно, что назвать его человеком вне гигиены. Мол, не буду чистить зубы и мыться, ведь я вне гигиены, зачем? Но тогда рано или поздно от тебя начнут отворачиваться люди, и в конце концов ты сам сгниешь.
Сейчас говорят, мол, театр, спорт, живопись — вне политики, но все это — попытки оправдать себя, самообман. Я не мог не оказаться в политической повестке дня, так как в конечном итоге это моя жизнь и моя шкурная заинтересованность, главное, что на меня влияет. Я хочу, например, играть в футбол или писать песни, но меня просто могут посадить в тюрьму за то, что я не так играю в футбол или пишу не те песни. Если у кого-то получается до сих пор быть вне политики, рад за таких людей, но думаю, что рано или поздно политика придет к ним, уже приходит потихоньку.
«НН»: А как насчет неполитического, простых радостей жизни? Имеют ли они право на существование?
КК: С этим труднее, но как же! Всегда приятно выпить чашечку кофе в кафе, послушать музыку, посмотреть кино, которое напрямую не связано с политтехнологиями. Но пока идет война, пока в Беларуси происходит известно что, кофе с сигареткой в солнечной Варшаве я выпиваю с мыслью о том, что я, наверное, все-таки мудак, и я не могу быть до конца счастлив. Это внутреннее чувство, которое невозможно победить.
Умом я осознаю, что полностью имею право на это маленькое обыденное счастье, но сердце не оставляет меня в покое. Просто потому что есть люди, которые беседуют со мной на одном языке и имеют одно происхождение, но теперь они страшно страдают, и я ничего не могу с этим поделать, и тоже в этом виноват.
«НН»: Но ведь можно, например, перечислить деньги в пользу политзаключенных или сделать для них что-то еще.
КК: Считаю, что информационная война не менее важна, чем простое волонтерство и другая помощь. Иногда мечтаю о том, чтобы стать айтишником, выключиться из повестки дня и жить свою жизнь так, как большинство людей на планете Земля, без ежедневных погружений в этот ад и с сохранением своего психического здоровья. Но я все-таки занимаюсь тем, чем занимаюсь, и делаю в этом случае то, что могу. И, поскольку это моя профессия, делаю то, что было бы полезно людям, которые разделяют западные ценности в этой борьбе против мракобесия.
«НН»: Это принцип «делай, что можешь, и пусть будет, что будет»?
КК: Конечно, окучивай свою делянку. Хочется помочь всем и сразу, все остановить и наказать виновных, и сделать это так, чтобы не выходить из своей квартиры, но это же невозможно. Поэтому понемногу вносим вклад в общее дело.
Ничего другого не поделаешь. Можно, конечно, взять автомат, поехать в Бахмут и погибнуть героем. Но, во-первых, я очень боюсь смерти и войны, во-вторых, мне кажется, я более полезен на информационном фронте, чем на фронте с автоматом.
«Иногда хочется сказать, что у тебя болит, а тебе противостоят миллионы равнодушных, но умом осознаешь, что это не так»
«НН»: Как относитесь к тем, кто живет так, словно политзаключенных нет?
КК: А как они должны жить? У каждого человека своя история. Например, айтишник уехал из Беларуси. Он радостно катается по миру, пишет свои коды и получает зарплату. У него все хорошо, и нам кажется, что для него не существует ни политзаключенных, ни войны. Но на самом деле существуют, и мы никогда не узнаем, насколько ему болит и о чем они говорят за ужином с женой, сколько тысяч долларов или евро он пожертвовал ВСУ или в фонд «Байсол». Однако есть и те, кто пошел в разгар войны на минский концерт Лепса, и о них могу сказать, что они моральные уроды.
Иногда хочется сказать, что у тебя болит, а тебе противостоят миллионы равнодушных, и, бывает, я срываюсь. Но умом осознаешь, что это не так, и обобщать кого-то до понятия «они» просто неразумно.
«НН»: Истории о том, как Лепс и хоккейное минское «Динамо» собирают «Минск-Арену», вас пугают?
КК: Они меня очень сильно огорчают. В Минске я жил недалеко от «Минск-Арены». Где-то в 2020—2021 году в одном из местных пабов встретили с компанией ребят, которые шли с матча, они еще были с хоккейными шарфами. У нас к ним возник вопрос, мол, почему вы туда ходите, вы же понимаете, что это провластная история. Услышали в ответ: так что мы, мы же это самое, билет на работе дали, мы же ради детей, абонемент же куплен, надо доходить… Когда беседуешь с конкретным человеком, видишь, что ему просто очень нравится хоккей и он переступил через себя. Он понимает, что происходит. Если мы хотим, чтобы люди не ходили на хоккей, мы же меряем по высочайшим образцам совести, но все намного сложнее.
Уверен, что и на Лепса шло очень много людей, которые не поддерживают войну, им не нравится политика России и Лукашенко. Но меня это огорчает.
«НН»: Что вы сами делаете, чтобы абстрагироваться от тяжелой информационной повестки дня?
КК: Шахматы мне помогают, книжку могу почитать. Но мне сложно, так как люблю русскую литературу и не могу сейчас ее читать. Постоянно лезут мысли, как это они так хорошо писали, а в итоге страна пришла к такому.
А так — как у всех: сериальчик посмотреть, в парк сходить. В моей жизни стало меньше алкоголя, так как понимаю, что это — путь в никуда. Нет, я не отказался от него, раз в неделю могу выпить, и мне хватает. Хочу сказать тем, кто находится в депрессивном состоянии и пытается это заглушить алкоголем: чем меньше ты бухаешь, тем радостнее твоя жизнь.
Здоровый образ жизни? Нет, мало двигаюсь, хотя люблю велик, но тут надо себя заставить. Хотя, когда делаешь что-то такое, потом всегда чувствуешь кайф.
«НН»: Варшава, где вы живете, подходит для велопрогулок?
КК: Да, здесь намного больше безбарьерного пространства, чем в Минске. По сравнению с ним Варшава — рай для велосипедистов, но говорят, что в Амстердаме еще лучше.
Мне было очень трудно принять Варшаву, в первые месяцы эмиграции выл по ночам, мне снился Минск. Но сейчас Варшава понемногу входит в меня. Поляки очень общительны, отзывчивы, добры, и это восхищает. Мне нравится город, люблю ходить по этим старинным улочкам. Конечно, Варшава была разрушена во время войны и ее восстановили, но сделали это красиво, и когда на улице весна и светит солнце, все это умиротворяет.
Мне нравится варшавский общественный транспорт. Очень редко езжу за рулем здесь, хотя в Минске только так и ездил.
«Европа стоит на нашей стороне»
«НН»: Каким вы видите свое возвращение в Беларусь?
КК: Триумфальным. Мы все встречаемся в центре Минска, гуляем, даем концерты. Вокруг все бело-красно-белое, рекой льется шампанское, неделю мы празднуем без сна и отдыха, все радуются и счастливы. Следующие месяцы пытаемся восстановить друг друга на должностях, чтобы мы приступили к отстраиванию новой счастливой Беларуси. Параллельно с этим идет процесс люстрации.
Если говорить образами, представляю себе возвращение в Беларусь как день 16 августа 2020 года, но во всем Минске. Шарики, цветы, счастливые дети, сигналы машин и люди, складывающие пальцы знаком «виктори».
«НН»: Вы допускаете, что можете не вернуться в Беларусь?
КК: Конечно. Дочь моя, например, не хочет возвращаться, ей здесь нравится. Но мне станет намного легче, если я смогу просто туда приезжать на какое-то время. Многие мне говорят, что ностальгия — это не проблема, две недели в Беларуси — и на следующий год ее снимет как рукой. Отвечаю, что это очень хорошо, но я не могу приехать в Беларусь на две недели, я там останусь не по своей воле намного дольше.
Прежде чем говорить о тотальном возвращении, нужно хотя бы попробовать приехать. Приеду, поотмечаем, а потом будем смотреть, что дальше. Не обязательно же должно быть черное и белое, я только здесь или я только там. Как только станет возможным безопасно приехать в Беларусь, я этим воспользуюсь, а дальше увидим.
«НН»: Не имеете ли сейчас ощущение бессилия?
КК: Иногда — да, кажется, что все пропало, а иногда наоборот, хочется жить и работать, ведь понимаешь, что все не зря.
«НН»: Что помогает осознать это?
КК: НАТО, украинские войска, страны Запада. Иногда думаю, что когда белорусы говорят, что нас большинство, это не так уж несправедливо, ведь в Европе живет почти 750 миллионов человек. И все эти люди, за небольшим исключением, стоят на нашей стороне — стороне европейских ценностей и здравого смысла, прав человека и свободы.
Очень много людей пишут мне в соцсетях: Да, мы затаились, не ставим лайки и ничего не комментируем, и вообще, я удалю это сообщение, как только вы его прочтете. Пишут из разных регионов и сфер: от рабочих с заводов до силовиков. Рассказывают простые жизненные истории, и это вдохновляет. Присылают разные фото: смотрите, у нас тут «Погоню» наклеили, а вот написали «Жыве Беларусь». Словно человек в концлагере лежит на шконке и выцарапывает на стене для себя антифашистские лозунги, так же и здесь.
«НН»: То есть чувствуете, что белорусы не смирились?
КК: Не хочу превращаться во Владимира Путина, который решил за 9 миллионов белорусов, что ядерному оружию в стране быть, не хочу за них решать. Мария Колесникова смирилась? А Алесь Беляцкий? А я, вы? Когда доктор делает операцию, а не берет автомат и не идет убивать ментов, он смирился?
Мне кажется нет. Смирился — это о человеке, который сам себя убедил, что для него режим Лукашенко — лучше, чем любое другое политическое устройство страны. В 2020 году он считал, что с этим надо бороться, а сейчас думает, мол, хорошо, что та революция не победила. Но я знаю буквально два-три таких примера, и то это комментаторы из моих соцсетей.
«Если нас насильно помещают в какие-то условия, мораль неизбежно растягивается»
«НН»: Думаю, вы слышали о «черном списке» в белорусском футболе, от которого пострадал и клуб БАТЭ, где вы работали. Во всех этих условиях клуб для вас еще существует?
КК: Не слежу за БАТЭ, мне это сегодня не интересно. Для меня этого клуба нет.
«НН»: С какого момента его нет для вас?
КК: Наверное, с того, как мы пообщались с Андреем Анатольевичем Капским и было принято решение закончить отношения. Все было постепенно, я еще следил за ребятами, просто мне нужно было каким-то образом обустраивать свою жизнь. Из нее БАТЭ ушел как рабочий проект, а потом и вовсе исчез.
Меня не стало в клубе, ребята продолжили молчать, клуб и дальше сотрудничает с режимом. Какие-то вещи, конечно, можно понять, тот же визит Капского на Всебелорусское народное собрание. Не берусь осуждать, просто для меня так все постепенно сложилось с клубом. Скучаю по тем временам, и одна из причин, почему хочу приехать в Беларусь — очень хочу посетить могилу Анатолия Анатольевича Капского.
«НН»: БАТЭ прошел путь от групповых матчей в Лиге Чемпионов до клуба, потерявшего статус гегемона даже в белорусском чемпионате и попадающего в скандалы из-за поддержки режима. О чем для вас эта история?
КК: Это все части одной и той же истории, также как фашизм — часть истории Германии, а ГУЛАГ — часть истории Советского Союза. Где-то это было красиво и вдохновляюще, а где-то — позорно. О чем это? О естественных процессах несвободы. Люди договорились жить определенным образом, и есть примеры обществ, где права людей соблюдаются. А если права и свободы не соблюдаются, если люди готовы убивать за идею, тогда мы имеем что имеем. То, как при этом деградирует определенная структура, страна или клуб — это уже детали.
Такое всегда было, есть и будет, мы не какие-то особенные. Недавно была годовщина смерти Юрия Трифонова, одного из моих любимых писателей. У него полностью общечеловеческая проза, завязанная на таких бытовых ситуациях.
Маленький компромиссик с самим собой, маленькая измена, маленький подвиг — со всем этим люди жили, живут и будут жить.
Наверное, иногда таких компромиссов больше. Там, где более яростно не соблюдаются законы, там больше и компромиссов. Мне очень нравится выражение «эластичность морали». Мы все прекрасно знаем, что нельзя убивать, предавать, обманывать. Это знает и Гриша Азаренок, и Александр Григорьевич, это знала Валерия Новодворская, это базовые постулаты. Но когда нас насильственно помещают в определенные условия, мораль неизбежно растягивается.
Чтобы выжить в концлагере, ты, например, должен сделать комплимент охраннику, чтобы он дал тебе лишнюю порцию похлебки. Кто-то может через себя переступить и сделать это, кто-то не может, но я не буду ни за что из этого осуждать людей. У каждого своя история.
Моя жизнь — это ведь тоже сплошные компромиссы. Мне иногда предъявляют, мол, почему я молчал до 2020 года. Комфортно мне было, где-то шел на компромиссы. Да, в этом есть моя вина, но что с этим поделаешь?
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬАртист, выступающий в «ДНР», собрал аншлаг в «Минск-Арене»
БАТЭ уволил диктора «Борисов-Арены». Ранее тот высказывался о действиях силовиков
Соколова-Воюша не узнать. Что стало с известным бардом 1980-х?
Комментарии