Как в КГБ висят портреты не Лукашенко, а Путина, как попал в «камеру смертников» и как стал свидетелем попытки побега политического — рассказ бывшего политзаключенного
Пружанец Олег Кулеша провел за решеткой год и семь месяцев. Он рассказал «Нашай Ніве», что происходило в СИЗО № 7 с Павлом Резановичем, который проходил по «делу Автуховича». А также о бывшем директоре ТЭЦ, который ходил в баландерах, тайные поздравления на День Воли и беглеце в колонии. А также о том, как отчаянно боролся в колонии за свое право говорить по-белорусски.
«Говорят: Ну что, Антонович, садись, поедем твою личность выяснять»
Олега обвинили по ч. 1 ст. 342 Уголовного кодекса за события 13 сентября 2020 года на Марше героев в Бресте, когда протестующие на пересечении бульвара Космонавтов и проспекта Машерова водили хоровод, пели песни «Муры» и «Тры чарапахі». За ту исключительно мирную демонстрацию, кажется, брестчанам мстил лично Александр Лукашенко, которому большие марши того дня омрачили визит к Путину. В Бресте в тюрьмы отправили более 100 участников хороводов.
Подробно об особенностях «брестских хороводов» рассказывала еще одна бывшая политзаключенная из Пружан Анна Баран.
Наш разговор с Кулешем начинается с событий, которые происходили в Пружанах в 2020-м. Олег описывает, как протестовали пружанцы.
«Люди собирались на площади возле автобусной остановки, она впоследствии получила название остановка «Перемен». А после как-то иду снова на эту остановку с флагами, сзади едет автозак. Я случайным парню с девушкой отдал флаги, а сам пошел к автозаку. Оттуда вывалилась группа местных милиционеров с автоматами. Говорят: Ну что, Антонович, садись, поедем твою личность выяснять. Меня так задерживали для установления личности где-то 10 раз. Это привело к тому, что я даже обращался с письмом в райисполком, чтобы указали время, когда мне разрешено ходить в магазин за хлебом», — вспоминает Олег.
Когда Олега задерживали в 2020-м первый раз, в протоколе написали: «Держал в руках неизвестный флаг с изображением змеи, в пасти которой находится человек».
«А ведь это флаг нашего города. Они даже не знают, как выглядит их флаг.
«В ГУБОПиКе был человек, с которым мы даже заканчивали один факультет»
В конце девяностых мужчина работал в Пружанах: сначала учителем в школе, потом в БРСМ.
Некоторых милиционеров, которые его задерживали, Олег награждал от союза молодежи.
Когда же из организации начали делать «лукамол», Олег ушел на свой хлеб, потому что работать в школе ему не дали.
В конце концов он стал водителем. После 1994-го (мужчина тогда отдал голос за Станислава Шушкевича) больше на выборы не ходил. Пошел на участок только в 2020-м.
«Думаю, на холеру ты поперся, знаешь же, что все будет зря, нарисует он. Но вечером ко мне прибежал парень и говорит: дядя, там нас лупят, без тебя никак. И я понял, что наконец белорусы проснулись, раз уже в Пружанах такое, обратно возврата не будет. А сейчас, в 2023-м, забываем про маленькие городки, этого делать нельзя», — рассказывает он.
За время с 2020-го Олег пять раз побывал в ИВС, сидел в брестском СИЗО и бобруйской колонии.
«В небольших городках люди настолько боялись карателей, что даже не понимали, что можно брать адвокатов», — говорит он.
По уголовному делу Олега задержали 30 октября 2020-го. Вспоминает, как его вывезли на край Пружанского и Каменецкого районов, где ждал ГУБОПиК.
«В ГУБОПиКе был человек, с которым мы даже заканчивали один факультет — истфак Брестского педагогического университета.
Один из сотрудников все передо мной кулаки складывал. Видно было, что они разбиты. Спрашивал, налить ли мне кофе, и к лицу кулаки подносил. Предлагали сразу согласиться со всем — и якобы домой отправят. Говорили, что, если потребую адвоката, придется посидеть. Как только появился следователь, я написал, что мне нужен адвокат. Ничего не признал.
Говорил следователю, что это не я, а кагэбисты устроили хоровод, намеренно нагнали людей, а теперь хотят белорусов садить. Тот ответил, что «не таких ломали, иди посиди». Посадили к «утке», он сразу стал расспрашивать, ходил или нет», — рассказывает Олег.
«ИВС я отбыл (трое суток), и после они меня отпустили, так как делали экспертизу, действительно ли я находился в том хороводе. Но когда садили в ИВС, один из милиционеров сказал: «Ну что, лярва, запоминаешь наши лица?»
К «хороводному делу», по словам Олега, было приобщено 11 следователей по особо важным делам по всей области.
Экспертиза пришла положительная. Олега снова задержали 10 июня 2021-го.
В брестском СИЗО мужчина начал писать стихи. Один из них он прочитал во время последнего слова на суде. Стихотворение заканчивалось строками:
Стаяць людзі з торбамі
У чэргах ля СІЗА.
Адбыліся выбары —
Стогне грамада…
Встреча с Павлом Резановичем в «камере смертников»
За время пребывания в СИЗО Олег увидел много сильных людей. Правда, встречал и тех, кто сдался или не понял, куда попал.
Олег сидел в «камере смертников» вместе с Павлом Резановичем, осужденным по «делу Автуховича».
«Сначала меня отправили в «космос» (путешествие по всему СИЗО). Несколько дней жил в одной «хате», после переводили в другую, затем снова перебрасывали. Попал в «камеру смертников», где встретил Павла Резановича, очень сильного и достойного человека.
«Космос» для меня был не совсем обычным: из-за того, что я белорусскоязычный, меня заткнули в «хату», где сидел «низкий социальный статус». Сразу догадался, куда попал, где-то два часа бил в дверь, меня вывели и перевели в «камеру смертников», — говорит Олег.
Резановичи — отец и сын — сидели напротив друг друга в разных камерах.
Рядом с «хатой», в которой были Олег и Павел, находилась комната, где были оперативники.
«Мать Павла выводили к операм, из-за морального давления ее доводили до помешательства, она начинала кричать на все СИЗО, случались истерики.
Павел начинал ногами лупить в «тормоза» (дверь), его сразу помещали в карцер на несколько дней. Через какое-то время эта история повторялась снова. Мать намеренно водили вдоль двери, чтобы отца с сыном таким образом мучить», — рассказывает он.
В «камере смертников» Олег провел около месяца. Там заключенные все время находились под наблюдением.
«Даже если ты на «нужнике» сидишь, на тебя смотрит «глаз», — вспоминает он.
Павел Резанович рассказывал, как его возили на допрос в КГБ.
«Там висит у них даже портрет не Лукашенко, а Путина, российские флаги. Павел спросил: Где ваши флаги? С какой-то полочки достали маленький, поставили временно», — пересказывает тот разговор Олег.
Резановичу дали список статей и сказали выбирать.
«Он сначала выбрал 342, как у меня, но кагэбэшник сказал, что эта не катит, вычеркивал все, что менее шести лет.
Интересный факт: Павел окончил Брестский университет, юридический факультет, а человек, возглавляющий СИЗО, был у него преподавателем. Считал Павла лучшим студентом, а после издевался над ним.
Был случай, когда Павел писал жалобу и все политические согласились ее подписать, что они будут свидетельствовать о происходящих пытках. Пришла «хозяйка» (начальник СИЗО), спрашивает, подписал ли кто-то с «нормальными» статьями, или все политические. А мы говорим, что у нас только один человек из «нормальных» — убийца. На этом все закончилось».
«Встречал только одного ябатьку на все СИЗО среди заключенных»
С неполитическими заключенными, которые сидят не первый и не второй раз, Олег в СИЗО сталкивался. Он описывает их взгляды.
«Они говорили: надо доставать оружие, которое спрятано в лесу, потому что за «русским миром» придут такие же, как они… И будет дележка власти.
Большая часть зеков на нашей стороне. Встречал только одного ябатьку на все СИЗО среди заключенных. Он сидел за взятку. Впоследствии главный православный священник Брестской области написал бумагу, и его вытащили оттуда. Так он все брался за голову, что столько молодых людей попадает в острог», — говорит он.
«Местного доктора называют Вангой»
В маленькой «камере смертников» (пять на два с половиной метра) их было 6 человек. Олегу достался на нарах третий этаж, несмотря на больную спину, — всех политических загоняли на верхние ярусы.
«У нас одноногие лазают на второй этаж», — ответила ему доктор на замечание о слабом здоровье, имея в виду осужденного «по делу Автуховича» Владимира Гундаря.
«Доктора местного называют Вангой. Она рукой сзади по спине проводит, говорит: вот тут болит, но терпеть можно, поэтому лекарство тебе не нужно», — добавляет заключенный.
В СИЗО у Олега начались проблемы со зрением. Объясняет: все потому, что на окнах не сняты «ресницы», они закрыты железом, и солнце практически не попадает. Теперь он носит очки с диоптриями плюс 3.
До заключения мог пользоваться очками с диоптриями плюс 1 и только для чтения.
Несколько месяцев в СИЗО от Олега не доходили письма к близким, потому что он писал их исключительно по-белорусски.
«Проходил «хозяйка», я спросил, почему мои письма не выходят из СИЗО, так он ответил, что у них переводчик с белорусского языка в отпуске. И это в Беларуси!» — вспоминает мужчина.
В одной из камер, где он сидел, из 12 человек 8—9 были политические.
Олег вспоминает интересный случай, который произошел с ним и сокамерниками в СИЗО. В один из дней им не хватило еды.
«В «баландерах» ходил директор брестской ТЭЦ, его за взятки посадили. Еды не хватило, и он сказал: Ребята, может мы договоримся: или сейчас что-нибудь найдем (не самое вкусное), или вечером вам будет подарок. Согласились на подарок. Вечером нам принесли каждому по бедру вареной курицы. Это было феерично.
Благодаря правозащитному центру «Вясна» в Брестском СИЗО появилось молочное питание. «Вясна» начала озвучивать, что в СИЗО нет молочных продуктов, появилась возможность покупать творог, кефир», — делится он.
СИЗО в Барановичах и колония
Сначала Олега из брестского СИЗО этапировали в барановичский «централ» (там находится и тюрьма, и ИВС, и СИЗО).
«Привезли нас туда ночью, надо было быстро перебегать из поезда в автозак, который стоял за несколько рельсов, — вспоминает Олег. — Руки были в наручниках, а еще клумки, зима.
Я поскользнулся, когда прыгнул из вагона, упал головой на рельсы. Сразу спустили собак. Их забрали от меня где-то в 15 сантиметрах от головы. Лежу весь в собачьей слюне и смотрю в небо, а там падающая звезда. Так и останется навсегда со мной. Потом пнули ногой, спросили, все ли хорошо. И напомнили, чтобы бежал быстрее, потому что спустят собаку».
В СИЗО в Барановичах бывший политзаключенный жил в старом корпусе.
«Даже было что-то приятное в понимании того, что здесь сидел Якуб Колас, — говорит он. — Во время встречи Нового года в 23:30 политические попросили, чтобы в «хате» утихло все.
Зеки не понимали зачем, но когда в 23:34 начались салюты вокруг всего СИЗО, они узнали, как белорусы сейчас празднуют Новый год. Не знаю, кто это делал, но очень им за это благодарен, за такой Новый год. В этот момент было понятно: нас не забыли».
В конце концов Олег попал в бобруйскую исправительную колонию № 2.
«Как приезжаешь туда, ведут в маленький дворик, и там встречает заместитель «хозяйки». Нужно назвать имя, фамилию, статью и далее ответить «мужик» или «низкий социальный статус». Я делаю ему отчет по-белорусски, он меня останавливает, говорит, что он россиянин и у него паспорт Российской Федерации, что «я уважаю ваш язык, но не понимаю». Откуда в закрытом учреждении гражданин Российской Федерации?» — недоумевает Олег.
Главное для тех, кто сидит в колонии, — поддержка с воли, уверяет мужчина.
«В бандероль надо класть только сигареты и без пачек, за них человек сможет как-то питаться, — советует он.
— Я в колонии не сдался, не успокоился. Например, наладил чтение белорусской литературы. Очереди были по 20—30 человек на одно издание. Нашел там самые разные книги.
На День Воли переписывал «Пагоню», так поздравляли друг друга.
Я не зря сидел — люди стали читать.
Мне попалась на зоне книга «У кіпцюрох ГПУ». Я был впечатлен. Там описывается, как узников привезли на Соловки, поставили в шеренгу, заставили всех набрать воздух и громко выпалить «Здра». У нас было то же самое. Первый раз не удалось, второй раз не получилось. На третий они поняли, подошли ко мне, дали по челюсти и сказали, чтобы я лучше заткнулся, потому что я говорил «При», — вспоминает Олег.
Как Олег боролся за белорусский язык
Вернулся окончательно к родному языку Олег, когда вышел из брестского ИВС.
Говорит, что первые несколько месяцев «люди с него ржали», так как у него была сильная трасянка.
Белорусский язык и раньше был в жизни Олега. Он преподавал историю в школе по-белорусски.
«Отец у меня умер, когда я был в СИЗО. Последний автор, которого он читал, — Иван Мележ. Он гордился этим.
Сам я просто понял, что больше не могу, вышел из ИВС (когда уже по уголовному делу меня задерживали) и забыл «русский язык». Это мое личное желание», — рассказывает он.
В колонии из-за того, что Олег разговаривал по-белорусски, были проблемы с другими заключенными, особенно с теми, кто происходил из Восточной Беларуси.
«Каждое утро, когда я просыпался, говорят: «нам по-русски». Только через три месяца это закончилось. Стали, наоборот, уважать, что я отстаиваю свои права говорить по-белорусски.
Издевались как и над всеми политическими: что-то положишь в свою полочку — перетрясут. Или спрячут книгу, которую читаешь, или что-то подсунут. А как ко мне — вытащили стекло из окна, а это зимой было. Все это закончилось тем, что я потерял сознание на построении и попал в больницу.
Там ведется простая борьба. И мечта всех там — выйти. Оперу достаточно сказать зеку, что ему отменят год или будет улучшение жизни, если он сделает, чтобы Белорус (такое прозвище дали Олегу в колонии) сидел по 411 статье (злостное неповиновение требованиям администрации исправительного учреждения). Он будет землю жрать из-под тебя. За счет политического каждый хочет улучшить свое положение», — делится наблюдениями собеседник.
«Хозяйка» колонии говорил об Олеге: «У меня есть вот такая белорусскоязычная обезьяна».
«Ему было интересно поговорить со мной на белорусском языке. Он прекрасно знает его. Говорил, что окончил белорусскоязычную школу. Спрашивал, почему мы говорим «политзаключенный», ведь их же нет типа. В конце концов я его допек, что он за мою образовательную деятельность угрожал на ПКТ закрыть», — рассказывает он.
Олег вспоминает еще один случай, когда ему пришлось отстаивать свое право говорить по-белорусски.
«Меня якобы вызывают к оперу, заводят, а после говорят возвращаться самому. Начинается дождь, дохожу до ворот, там «вертухай». Говорю: «Адчыніце, калі ласка, браму». «Скажи по-русски», — отвечает. И я 40 минут стоял под дождем. Так не раз было.
Где-то мне везло дальше, где-то — нет. Надо было дальше доказывать, что я не буду говорить по-русски. Когда доказывал это, было уважение — и с той стороны, и с этой», — делится он.
Однажды мужчину вызвали на комиссию. На ней политзаключенные обычно узнают, что они «злостники» и должны встать на путь исправления.
«Там был целый коридор, человек 60. Захожу и начинаю отчитываться на белорусском языке, конечно. На слове статья поднимается один из администрации (фамилия его Бабкин) и начинает ругаться на меня минут пять. Из самых приятных слов — «* б твою мать». Начинаю говорить по-русски, но забываю слово, не могу вспомнить. После какой-то майор подходит к Бабкину и спрашивает, зачем ему это нужно, вся зона знает, что я говорю по-белорусски». «
Стоит понимать: если вы помогаете одному, то вы помогаете еще двум-трем политическим»
На зоне нужно платить за все. Например, чтобы не убирать комнаты — пять пачек сигарет в месяц, рассказывает Олег.
Убирают его политические либо узники, не имеющие средств на жизнь.
«Политический и убирает, и платит. Мыть туалет никто не заставит, так как это делает «низкий социальный статус». В коридоре стоит дневальный, который, если кто-то идет из администрации, громко предупреждает, чтобы каждый успел с кровати спрыгнуть, но за это тоже нужно заплатить.
Стоит понимать: если вы помогаете одному, то вы помогаете еще двум-трем политическим. Политические друг друга поддерживают простыми вещами: взглядом, добрым словом», — говорит он.
«У нас был беглец»
В начале лета 2022-го, по словам бывшего заключенного, один из политических заключенных пытался сбежать из колонии, но его почти сразу схватили. Это случилось через неделю после того, как узников из очередного «карантина» перевели в отряды — среди них был и этот человек, сообщала «Вясна».
Олег не называет фамилию этого заключенного, чтобы не навредить ему.
«Мы утром проснулись, а эти все с автоматами бегают. Потом узнали, что политический, который только приехал, вышел из карантина, за неделю из какого-то железа сделал себе цепи на ноги, залез на крышу столовой и лежал там, ждал, пока за ним прилетит вертолет. Его там и взяли. Сразу пошел на ПКТ.
Были политические, попавшие в «низкий социальный статус», так как не понимали, что происходит. Например, не знали, что если что-то упало на пол, поднимать нельзя. А решают это не зеки, а милиционеры, поэтому считаю, что это они делают намеренно».
Когда Олег выходил из колонии, он подсчитал, что там находится 220 политзаключенных (смотрели по биркам, которыми обозначают политических).
Как Олег пытался устроиться на работу после освобождения
После освобождения (мужчина вышел на свободу 29 сентября 2022-го) милиционеры в РОВД сразу напомнили, что, кроме как собирать камни в поле, другой работы Для Олега не найдется.
Но позвали на ярмарку вакансий.
«Когда я зашел, одна из женщин там сказала:» Нам всем п****ц, переходим на белорусский». Меня там знали.
Стали меня устраивать в ЖКХ, его сотрудники подрываются: «Нет-нет, у нас и так плохое положение с этими змагарами». Давайте в колхоз — там тоже «нет-нет-нет». Наверное, и там не все так хорошо.
В конце концов предложили яблоки собирать. Спросил, какой социальный пакет, — фуфайка и 550 рублей», — рассказывает он.
День Воли в неволе
В начале апреля этого года Олег уехал из Беларуси. Перед 25 марта к нему в Пружанах пришли из КГБ.
«Все началось в середине марта: обыск по неизвестному мне делу — «оскорбление милиционера Уроднича». 21 марта позвонили в РОВД, где задержали, и посадили на сутки по статье 19.11, часть 2. На сутках началось безумие: разговоры с сотрудниками КГБ, поискового отдела, участковыми.
Кагэбэшники говорили, чтобы я всем своим позвонил, чтобы больше не разрисовывали остановки в пуще (она очень большая). А отношения к этому я никакого не имел. Я сходил с ума от происходящего со мной. Говорю им, что они не понимают, насколько их ненавидят люди, что они всем надоели.
Люди не успокоились, а узнать, кто это сделал, они не могут. Сделали у меня обыск, искали краску. А потом говорят, что я главный среди тех, кто разрисовал остановки. Что у них в головах? Нормальному человеку не понять…
На суде дали 30 часов общественных работ, но через сорок минут после заседания я снова оказался в ИВС. На этот раз мотивировка была такая: есть подозрение, что я якобы в 2020-м мог быть подписан на экстремистские телеграм-каналы, статья 19.11, часть 2. Вышел на свободу через трое суток, понял, что Беларуси больше нет, повсюду единый фашизм. Меня эвакуировал «Байсол», — говорит Олег.
«Наш первый фронт на сегодня не только калиновцы, но и политзаключенные»
На вопрос, стоит ли вести диалог с режимом по вопросу политзаключенных, Олег вспоминает цитату Павла Латушко: «Уйдем с площади — пропадем».
«Не будет политзаключенных — пропадем. Я много общался с политическими, большинство говорило, что надо думать об освобождении всей страны.
Простой гражданин — который не поддерживает эту власть, — его не надо спасать?
Другое дело, когда есть возможность выкупить человека либо обменять. Для этого должна вестись работа с властями разных стран. Главное — чтобы вопрос не сошел с повестки дня», — рассуждает Олег.
По мнению мужчины, победа Украины не будет автоматически означать освобождение Беларуси.
«Это ничего не изменит, белорусам будет только хуже, так как Российская Федерация полностью сюда зайдет, — считает он. — И тогда мы однозначно станем 37-м планом.
Наш первый фронт на сегодня не только калиновцы, но и политзаключенные. Калиновцы в Украине, они ее защищают, а у нас своя война, наш «ноль». И как мы относимся к «нулю», так относимся ко всем нам. У наших «воинов» должно быть обеспечение на этом «нуле» во всем».
Олег считает, главное — чтобы каждый заключенный мог получать поддержку в колонии, а тем более после освобождения.
«Работу по политзаключенным нужно наладить следующую: поддержка на зоне, эвакуация, если на свободе, и реабилитация. Вот вышел я — здоровья нет, зубов нет, зрение посажено.
В Беларуси к кому-то знакомому подойти ты особо не можешь, потому что понимаешь, что ему от этого будет нехорошо. Только мужественные люди к тебе сразу подойдут, чтобы пожать руку.
Ты вышел в зоновской одежде, ту, которая у тебя дома была, можешь выбросить — она будет большой. Если ты на «химии», то можешь работать и хоть немного обеспечивать себя, но на зоне тянешь из семьи. В конце концов тебя ждет ноль. Кто-нибудь думал об этом?» — задается он вопросом на прощание.
«Там, где жгут книги, в конце концов сожгут также и людей». КГБ уничтожил 25 книг, изъятых у Дениса Ивашина
Анархиста Дмитрия Дубовского после 2 месяцев в ШИЗО отправили в ПКТ
Облава ГУБОПиКа в Бресте — троих мужчин задержали за «распространение экстремистских материалов»
Политзаключенный Виктор Хлебец вышел на свободу
Комментарии
а яно не сышло?
https://d2b0v286pbg9yh.cloudfront.net/316439
Кхм. Дык БРСМ і ствараўся як лукамол. Пры яго стварэнні былі знішчаныя некалькі адносна незалежных арганізацый. Была ліквідаваная РАДА - саюз моладзевых арганізацый, каб ачысціць шлях БРСМ ў Еўрапейскі моладзевы форум. Увесь бюджэт на моладзевую палітыку перайшоў да БРСМ.
То дзядзька, што вырасціў - ад таго і атрымаў.
Але дзякуй, што расплюшчыў вочы.
Калі ўсе расплюшчаць - тады пераможам.