«Фактически мы должны поблагодарить за эти находки». Российский имперский историк опубликовал неизвестные письма Кастуся Калиновского, которые его образу никак не вредят

Найденные документы подтверждают, что письма из-под виселицы Калиновский написал за решеткой

«Каханая, дарагая мне Марылечка!» — так начинается одно из последних писем Кастуся Калиновского, написанное 19 марта 1864 года по-польски, за три дня до того, как лидер восстания 1863-1864 годов в Литве и Беларуси взойдет на виселицу на Лукишской площади в Вильнюсе.

Приведенные Дюковым изображения этого и других писем (журнал «Тетради по консерватизму», № 3, 2023) свидетельствуют, что они написаны на похожих листах, похожими чернилами и в той же манере, что и белорусскоязычное письмо из-под виселицы, которое сегодня хранится в Варшаве. Речь о том, которое завершается словами: «Бо я табе з-пад шыбеніцы кажу, Народзе, што тады толькі зажывеш шчасліва, калі над табою маскаля ўжо не будзе».

Только Калиновский написал сначала письмо «дарагой Марылечцы», а после послание Да люду беларускага (как письма из-под виселицы назвал собственно Калиновский) или в другой последовательности, добавив еще и стихотворение, адресованное как Марысе, так и народу? То, который начинается строкой «Марыська чарнаброва, галубка мая» і заканчваецца «Бо адно з праўдай у грамадзе згодна дажджэш, Народзе, старасці свабодна».

Один из белорусских историков, к которому «Белсат» обратился за помощью, объясняет, что это сейчас не так существенно: фактически мы должны поблагодарить Александра Дюкова за эти находки, несмотря на то, что он пытался через них очернить фигуру Кастуся Калиновского.

Дюков так долго выстраивал свою концепцию на одном листе, избегая упоминания о стихе Калиновского, не объяснял, зачем Кастусю, который имел под рукой на свободе много бумаги (а как выглядели документы тогда, сам Дюков прекрасно знает), вдруг нужно было написать что-то на очень небольших листочках. Однако сейчас мы получили пример того, как политзаключенный почти 170 лет назад за решеткой утешал свою возлюбленную. И это только еще больше придает веса Калиновскому.

Павялічыць

«На пороге смерти судьба мне подсказывает писать к тебе»

О личной переписке Калиновского с суженой Марысей Ямонт было известно и раньше благодаря воспоминаниям сестры Марыси — Людвики Радевич. Но белорусским историкам эти письма не были известны. Как выясняется, пять из них (возможно, их больше) сохранились, причем четыре — в Москве и одно — в Вильнюсе. Все они попали в руки царской полиции в 1866 году, когда семья Ямонтов, которая была в ссылке в Сибири за участие в восстании 1863-1864 годов, попала под арест после совершенного покушения на российского императора Александра II.

Четыре письма хранились у Марыси Ямонт, сосланной в Омск, а одно, который сейчас в Вильнюсе, — у ее тети Ядвиги Мокрицкой в имении Самуэльева Игуменского уезда Минской губернии. Именно Мокрицкая, как считается, вынесла письма из-под виселицы, напечатанные Агатоном Гиллером, одним из лидеров восстания на территории Польши, в 1867 году как «Да люду беларускага. Ліст з-пад шыбеніцы Канстанціна Каліноўскага».

Чтобы получить возможность написать последние письма, Калиновский воспользовался тем, что, отказавшись давать устные показания (объяснил: «шпионство оскверняет человека»), попросил бумагу и письменные принадлежности для написания записок, в которых должен был «очертить характер движения» на территории Беларуси и Литвы. А сам 10, 14, 18 и 19 марта пишет письма Марысе Ямонт, которую называет «достойной дочерью Литвы». Так, 10 марта 1864 года, за 12 дней до смерти, Калиновский писал:

«Дарагая Марылька.

На парозе смерці лёс мне падказвае пісаць да цябе. Пякельная рэчаіснасць, тым больш пасля тых надзеяў, якія луналі ў нашых юнацкіх сэрцах, поўных узаемнай любові. Падпарадкоўваючыся, аднак, сіле абставінаў, прымі са светлым тварам, хоць і з параненым сэрцам, лёс, які выпаў на тваю долю. Час гоіць раны, а ўспамін мінулых момантаў, калі нараджаецца смутак у тваёй душы, няхай, аднак, не атручвае твайго жыцця. Жыццё тваё не табе належыць, яно дадзена табе, каб ты ў кожную хвіліну несла дабро і праўду. Узнагарода за працу не на гэтым свеце людзей напаткае. Калі годна выканаеш мэту жыцця — сустрэнемся на небе.

Твой і за магілаю (хоць, можа быць, я і не буду яе мець), Канстанцін»

Последнее прозвучало как пророчество, так как Калиновский (1838-1864), как и 20 других его соратников, казненных в Вильне, был брошен в яму на Замковой горе. Повстанцев торжественно похоронили только через 155 лет на кладбище Росы.

Калиновский ни разу не поляк

Последние три года Александр Дюков пытался доказать, что Кастусь Калиновский был поляком, польским шовинистом. Мол, советские историки «Калиновскому изменили национальность, издевались над его портретами. Хорошо, что пол ему еще не изменили. Это тогда было еще не в тренде». Личные предсмертные письма Калиновского суженой должны были это подтвердить. Но нет! В пяти письмах, которые приводит Дюков, ни разу не упоминается ни «Польша», ни «поляк», ни «польский».

Казалось бы, как теперь с этого соскользнет Дюков, который пытался выставить Калиновского польским шовинистом? Но он парирует просто: о том, что «Польши» в этих личных записях нет, он совсем не упоминает, зато отмечает, что нет и «Беларуси», а имеется «Литва», как в последнем польскоязычном письме, по-видимому, написанном тогда, когда и белорусскоязычное Да люду беларускага:

«Марылька, мая дарагая, яшчэ сонейка свеціць нада мною, яшчэ я магу глядзець, думаць і жадаць. Праз маю фортку бачу Віленьку, тую Віленьку, што такая каштоўная для душы кожнага ліцвіна, сядзібу грозных Альгердаў, думкамі дзеяў у Богу і праўдзе запачаткаваных. Гледзячы на Вільню, сэрца перапаўняецца, б’ецца з гонарам. А там далей наколькі вока, наколькі думка сягае, наш бедны народзік, які ў поце твару, страшэннай няволі, Бога і праўды забыцца не ўмее. Ды хіба не гонар прынесці жыццё для яго ў ахвяру, для нашай зямлі роднай, усцеленай магіламі гераічных продкаў нашых. Гэта слава для нас, гэта гонар наш».

При этом российский историк вынужден признать, что Калиновский не называет себя литвином, однако это не мешает Дюкову о нем писать сейчас именно так, при этом он доказывает мысль, что «литвин — это тот же поляк с чувством превосходства». Понимая специфику фонда «Историческая память», нужно подчеркнуть, что тему «литвинизма» господин Дюков поднимает не просто так. И здесь напоминаем об искусственно созданной проблеме для белорусов в Литве.

Павялічыць

Зачем Дюков взялся за Калиновского?

Александр Дюков подробно это объяснил в марте 2022 года, не скрывая, что до настоящей истории ему дела вовсе нет. Калиновский для него не кто иной, как «структурный аналог Бандеры», который был против России, точнее, против царской Расти (Российской империи), на которую сегодняшняя РФ ориентируется:

«В современном информационном обществе замалчивание уже не работает, сделать из Калиновского человека, который нейтрально относился к России, уже невозможно».

Чтобы объяснить режиму Лукашенко, почему нужно вычеркнуть Калиновского, Дюков использует следующий прием:

«Когда в учебниках пишут о Калиновском в позитивном смысле — это уже работает на оппозицию. Рассказывая о Калиновском в позитивном смысле в школьных учебниках, власти подталкивают школьников в ее БЧБ (бело-красно-белый флаг) объятия».

Поэтому для Дюкова не столько важно выяснение исторической правды, сколько элементарно очернить Калиновского.

Он, например, дошел до того, что приписал Калиновскому вместо известных на сегодня слов «У нас нет дворян — все равные» слова «Все равны, все сыновья одной Польши, Отечества нашего».

Но, как свидетельствуют другие примеры деятельности фонда «Историческая память», Дюков активно работает именно на борьбу с национальной историей в постсоветских странах.

Что за фонд «Историческая память»

Согласно Отчету о деятельности фонда за 2008-2018 годы, его создали в 2008 году с целью «противодействовать фальсификации истории в ущерб интересам России» на постсоветском пространстве. Например, фонд отвечал за дискредитацию в Украине ОУН-УПА и памяти о Голодоморе в Украине, лесных братьях и межвоенном периоде истории стран Балтии.

В 2017 году в Беларуси мог появиться с подачи Лукашенко памятник в Куропатах: «Инициатива президента Лукашенко могла повлечь за собой негативные для России последствия: заведомо завышенные сведения о количестве расстрелянных в Куропатах (до 250 тысяч человек!) продвигались прозападными националистами». Поэтому фонду было поручено выйти на связь с Администрацией президента РБ и подготовить для них «исследование количества расстрелянных в Куропатах». В результате вместо 250 тысяч россияне насчитали «только» 7-8 тысяч человек. Далее эту цифру продвинут в исторические издания в Беларуси: «Эти издания позволят закрепить в белорусском научном и медийном обращении адекватные представления о масштабе советских репрессий, которые соответствуют российским интересам».

Также фонд совместно с Академией наук Беларуси создал журнал «Белорусский исторический обзор», который, очевидно, перекликался с известным «Беларускім гістарычным аглядам» Геннадия Сагановича. Именно фонд «Историческая память» стоит за возбужденным генеральным прокурором Андреем Шведом делом о геноциде белорусского народа, который почему-то будто не замечали до 2020 года.

О связи фонда и его руководителя Александра Дюкова с лукашенковской прокуратурой и влиянии на объявление экстремистскими произведений Дунина-Мартинкевича говорит то, что 11 июня российский историк якобы неожиданно заинтересовался фигурой Дунина-Мартинкевича, а уже 17 августа появилась новость о запрете двух приписываемых ему стихов, а 8 ноября — и двухтомника его произведений, изданного государственным издательством «Мастацкая літаратура».

Павялічыць

Также фонд «Историческая память» Дюкова активно сотрудничает с обществом «Знание» директора Национальной библиотеки Вадима Гигина, который инициировал исключение из школьной программы художественного произведения «Каласы пад сярпом тваім» Владимира Короткевича.

Павялічыць

За что дальше возьмется Дюков? Возможно, за выдвижение Михаила Муравьева в качестве якобы героя Беларуси. Однако фактом сейчас следует признать, что российский историк подтвердил достоверность «Писем из-под виселицы», хотя и пытался достичь другого.

• 26
• 0
• 4
• 4
• 8
• 8
• 43
• 0