«Все российское следует закрывать по всем фронту». Сергей Пукст — о репрессиях и жизни в эмиграции
Жизнь в авторитаризме выглядит менее жестко, чем в акульем мире капитализма, главное — не посягать на основы локальной Вселенной. Так считает Сергей Пукст, самобытный белорусский музыкант. Пообщались с ним о том, как из белорусского воздуха выкачивается кислород, почему тридцать человек — достаточно для концерта и как относиться к российской музыке.
«Внутри Беларуси когда слышишь о репрессиях, не хочешь это воспринимать»
Сергей Пукст уехал из Беларуси в начале августа 2023-го. За месяц нашел жилье в Варшаве, и к нему переехала семья.
«Была та странная двойственная ситуация, когда давление будто то усиливалось, то ослабевало. Находишься в режиме постоянных качелей, а чтобы уехать, нужно все бросить, и ты не знаешь, что будет дальше, в другой стране. Но был катализатор отъезда — штраф, который назначили моему родственнику за донат, да и меня при желании было за что брать, — объясняет музыкант отъезд. —
Через какое-то время пася 2020-го мне перестали давать гастрольное удостоверение для концертов в «Граффити» — одном из немногих клубов, где я выступал. Я попал в черный список: мог выступать за «милостыню», то есть за донаты, но билеты на мои выступления продавать больше не позволяли, это был определенный маячок».
Но в Минске, вспоминает Пукст, все же существовала культурная жизнь. Внешне ничего брутального не происходило, и это, по мнению Сергея, самое страшное, ведь асфиксия, выкачивание кислорода происходит очень незаметно.
Музыкант очень хорошо понимает тех людей, которые не находят в себе силы и возможности уехать. Жизнь за границей стоит денег, и Сергей сам живет не за деньги с музыки, а за зарплату преподавателя английского языка.
Пукст рассуждает о том, как эмиграция меняет понимание жизни в Беларуси: «Когда ты выезжаешь из страны, ты воспринимаешь события в Беларуси двумерно. Это очень отличается от трехмерного восприятия тех же вещей, ведь в трехмерности ты не чувствуешь асфиксию так ярко. Извне понятно, что в Беларуси есть репрессии, подавление личности, невозможность высказываться и лишение естественных прав человека. Когда ты находишься внутри страны и не видишь со стороны, что с тобой происходит, ты эти вещи не чувствуешь, должен постоянно в себе пробуждать это ощущение.
В голове проходит много разных сценариев, вплоть до того, что все стихнет само собой. Политика в Беларуси много в чем опирается на повестку дня, а эта повестка дня может перевернуться хоть завтра. К сожалению, это причина, почему люди задумываются, что стоит что-то сделать, тогда, когда это уже поздно и репрессивная машина затрагивает непосредственно их. Люди попадают за решетку и думают: надо было уезжать, но вроде ничего не предсказывало такой ситуации».
Музыка никогда не жил длительное время даже вне Минска. Он не считает свой переезд полноценной эмиграцией — скорее, это переселение из одной части белорусского социума в другую. Коммуникация, культурные и человеческие связи здесь достаточны для того, чтобы не чувствовать себя эмигрантом. Вдобавок Пукст ощущает всплеск интереса к себе — за несколько месяцев он дал несколько сольных концертов.
Много кто, рассуждает Сергей, не воспринимает эмиграцию так позитивно, а то и переживает ее как тяжелое событие. Но музыкант не исключает переезда назад, когда ситуация в Беларуси станет более спокойной.
Пукст выделяет неожиданную корневую проблему жизни в автократических режимах — скуку: «Там может быть очень благополучно и беззаботно, но твоя жизнь просто вытекает.
Еще есть момент отсутствия риска: это как в санатории или пионерском лагере — детям дают карманные деньги, можно на них приобрести мороженое, иногда немножко похулиганить. Главное, чтобы ты не посягал на основы этой локальной вселенной, а так жизнь выглядит даже менее жестко, чем в этом акульем мире капитализма.
Даже здесь, в безопасной атмосфере, мы знаем не о всех, кого забирают. А когда о репрессиях нельзя говорить, это тем более неизвестно. Когда за кем-то приходят, об этом знает очень мало людей, сейчас людей просто тихо и незаметно вычеркивают из жизни. Нет каналов, чтобы это хорошо отследить, и мы говорим о репрессиях только потому, что отсюда они лучше видны.
А внутри об этом узнаешь только по слухам, и очень часто, когда ты слышишь о репрессиях, ты не хочешь это воспринимать. Там репрессии не так очевидны, как за рубежом, а здесь они становятся фактом статистики».
«Успех у тридцати человек — это тоже успех»
В Польше Сергею не хватает часов в сутках. Он дает частные уроки английского языка, работает в субботней школе для белорусов, занимается музыкой и участвует в концертах. Музыкальное альтер-эго Сергея, Георгий Добро, также оказался в Польше востребован. Хотя самого музыканта это немного удивило: Добро во многом основано на русскоязычной поп-музыке и замешано на гендерных стереотипах.
Выступать в Европе музыканту очень комфортно — люди его ждут. Сергей поглядывает не только на основные локации белорусов за рубежом, Варшаву и Вильнюс, но и на более новые — Берлин, Нидерланды, возможно, Чехию, да и не только.
В Варшаве Пукст встретил музыкантов, с которыми работал в Минске, включая Владимира Ленкевича из группы Syndrom Samozvanca. Так отъезд позволил возобновить работу. Кроме этого, Сергей делает совместный проект с барабанщиком Владимиром Агаяном, Георгий Добро также уже дал несколько концертов и планирует выступить в январе.
Музыкант в восторге от Варшавы — называет ее прекрасным городом, в десять раз лучше Минска. Допускает, что его восхищение выглядит не совсем уместным, но не может не отметить динамичную организацию жизни в польской столице.
Концерты Пукста в основном камерные, но музыканту этого хватает: «Человек, работающий на нужду, никогда не будет значим. Существуют разного рода спекуляции на политической, и не только, повестке дня. Все это уйдет, а настоящее творчество, в которое я верил с юности, останется. Оно может пересоздать человека, заставить его пережить катарсис и измениться.
Когда к тебе приходит тридцать человек, это те самые тридцать человек, а стадион — просто много людей, которым так или иначе нечего делать, да еще самых разных».
Пукст объясняет — у него есть установка сделать сложный и интересный продукт, а уж вопрос его востребованности решится сам собой.
«Просто когда ты делаешь что-то для себя, делаешь это хорошо и тебе это нравится — это и есть самое главное. А если ты опираешься на чужие ожидания, тебя, скорее всего, ждет провал. Успех у тридцати человек — это тоже успех», — уверен Сергей.
«Я сам долго находился под большим влиянием российской культуры»
По словам Пукста, парадигма «искусство ради искусства» устарела: «На самом деле ты можешь делать коммерческое искусство, а можешь то, что грубо определяют как арт-хаус или альтернативную музыку. Почему она альтернативна коммерческой жвачке?
Когда ты сознательно делаешь важное для других, ты делаешь это ни для кого. Делай важное для себя — и тогда оно будет важным для других. Если ты пытаешься выразить свой внутренний мир и поделиться им, если это то твое уникальное переживание, которое в ком-то отразится — будь то даже не тридцать, а пять человек — ты уже сделал большое дело. Большее, чем если бы ты просто дал людям FM-жвачку или что-то, что, по твоим расчетам, должно иметь коммерческий успех».
Сергей рассказывает, что в его плейлисте есть музыканты с антиукраинскими взглядами — например, российский бард Новелла Матвеева, которая поддержала аннексию Крыма. Но он все больше склоняется к идее кенселинга российской культуры.
«Я считаю, что нынешние действия России не имеют никакого оправдания и все российское следует закрывать по всем фронтам. Это какая-то странная, нечеловеческая, глухая и малопредсказуемая энергия, которую нужно максимально ограничить. Я сам говорю по-русски и долго находился под большим влиянием российской культуры, но это того не исключает.
Понятно, что в каждой культуре есть разные представители. Но не думаю, что мы потеряем что-то смертельное, если определенная часть российской культуры будет запрещена».
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ
Комментарии