Политические репрессии в Беларуси вышли на плато — и оно будет сохраняться — социолог Коршунов
Как меняется интенсивность политических репрессий, можно ли ее измерить? Что означает тот факт, что уже длительное время количество политзаключенных в Беларуси колеблется около числа 1500? Менялась ли репрессивная политика в связи с введением новых санкций? На эти вопросы Юрия Дракохруста на «Радыё Свабода» ответил старший исследователь Центра новых идей, социолог, исследователь репрессий в Беларуси Геннадий Коршунов.
— Геннадий, вы раз в квартал отчитываетесь о динамике политических репрессий в Беларуси. В ваших отчетах фигурирует много показателей интенсивности репрессий (количество политзаключенных, штрафов, административных арестов, экстремистских формирований и материалов, лиц, причастных к терроризму, ликвидированных НПО и т.д.) Какие из цифр, на ваш взгляд, самые важные? Насколько их динамика синхронна?
— Взвесить значимость этих показателей довольно сложно. Сложно еще и потому, что это не просто сухие цифры — это судьбы людей. Если говорить о динамике, то она у разных показателей разная. Данные за первый квартал 2024 года еще не обработаны. Но в 2023 году количество административных дел росло от квартала к кварталу. А количество уголовных дел — скорее снижалось. То же самое мы можем сказать и о количестве политзаключенных: в течение прошлого года оно постепенно снижалось. А что касается количества ликвидированных НПО и количества «экстремистских формирований», то они росли все большими темпами.
— Почему фактически с конца 2022 года остается почти неизменным количество политзаключенных, признанных правозащитным сообществом — примерно 1500? Ясно, что кто-то освобождается, отбыв наказание (кончаются сроки тех, кого осудили на год-два), а новых сажают. Но почему баланс этих чисел не меняется? Это случайно или это сознательное решение власти? Вы, анализируя данные по репрессиям, в сентябре прошлого года писали о «своеобразном плато». Так есть плато или нет плато? И если плато, то о чем это свидетельствует?
— По данным правозащитного центра «Вясна», число в 1400 политзаключенных Беларусь превысила в октябре 2022 года. Уже в апреле 2023 года стало 1500. В мае 2023-го был достигнут максимум — 1525 политзаключенных. Но с осени 2023 года их количество начало снижаться. Число на сегодня, на 3 апреля 2024 года, — 1393.
По сравнению с пиком это снижение на 10 процентов.
В 2021 году количество политзаключенных росло взрывным образом. Тогда были признаны политзаключенными 797 человек, в 2022-м — 889, в 2023-м — 640. За первый квартал текущего года политзаключенными были признаны 99 человек.
Количество политзаключенных действительно начало снижаться. И это имеет естественное объяснение в том, что у довольно значительной части политзаключенных сроки были относительно небольшие.
В конце прошлого года правозащитники начали придавать новый статус тем, кто уже освободился — «бывший политзаключенный».
В 2023 году изменился формат репрессий, набор статей, которые стали чаще применяться силовиками. Вместо уголовной чаще стали привлекать к административной ответственности.
С одной стороны, очевидно плато репрессий, с другой — власти начали менять инструменты репрессий, акцент сместился с уголовного преследования на массовое запугивание протестной, продемократической части общества.
— Можно ли сказать, что подавляющая часть репрессий, новых фактов преследования — за участие в протестах 2020 года?
— Большая часть дел — за высказывание своего мнения прямо сейчас. Власти пытаются продемонстрировать, что вся медиасфера — и социальные сети, и блогеры — под пристальным контролем.
Да, много дел за участие в протестах 2020 года. Но не прекращаются репрессии и за высказывания насчет войны и насчет различных громких событий, таких, как смерть кого-то из силовиков или теракт в соседней России. На это реакция мгновенная.
Вот это два основных мотива, по которым согласуются репрессии — участие в событиях 2020 года и нынешние высказывания в соцсетях.
— Ваш термин «плато» относительно количества политзаключенных — отмечает ли он, что уровень репрессий стабилизировался? Или по другим показателям их маховик набирает обороты?
— Он крутится. Но его вращение вышло на стабильный уровень. Или так это и было запланировано, или усиливать репрессии выходит слишком дорого.
— Но списки, скажем, экстремистских формирований или террористов — они, я так понимаю, не сокращаются, а только расширяются?
— Да, за редкими исключениями — не сокращаются. Но в прошлом году, как я говорил, увеличивалось не только количество экстремистских формирований, но и темп их прироста.
— Есть ли связь между введением новых санкций и интенсивностью репрессий? Или такой связи вообще нет? В 2022 году ЕС принял 6 пакетов санкций, в 2023-м — один.
— Я не говорил бы о тесной связи этих явлений. На динамику репрессий влияет много факторов, среди которых санкции — отнюдь не первый. Больше влияют внутриполитические факторы — ситуация с войной, а также внутренняя логика режима.
Маховик репрессий раскрутили, изрядную часть власти отдали силовикам, реализующим репрессии. Они имеют планы, существует конкуренция между силовыми ведомствами. Эти факторы определяют динамику репрессий в большей степени, чем внешнеполитические, и санкции — в том числе.
— Перед выборами 2024 года власти накачивали страхи — мол, оппозиция во время голосования устроит беспорядки. Это накачивание — сказалось ли оно на динамике репрессий, сопровождалось ли оно усилением репрессий? Раньше, в гораздо более вегетарианские времена, обычной практикой были превентивные задержания активистов накануне выборов.
— Превентивные репрессии перед нынешними выборами тоже были. Но раньше, действительно, были превентивные задержания и административные аресты преимущественно политических активистов, которые силовикам были отчасти известны. Сейчас тоже пошли по активистам, но это были скорее предупреждения.
Но, с другой стороны, очень сильно ударили по связям общества в стране с заграницей, с диаспорой. Прежде всего речь идет об инициативе помощи семьям политзаключенных IneedHelpBy. Около 250 человек попали под хапун. Людей хватали за то, что они получали помощь из-за границы.
Это можно рассматривать как дополнительное давление на политзаключенных и их семьи. Но здесь видна и тенденция криминализации любых связей между теми, кто остался в стране, и теми, кто уехал.
И это — часть нового этапа репрессий, обострения борьбы с диаспорой. Это широкий фронт – и атаки на ресурсы демократических сил, и сбор информации даже о рядовых активистах диаспоры.
Но собственно выборы стали скорее триггером, а не причиной этих новых репрессивных практик.
— Номенклатура, люди из госаппарата — попадают ли они под репрессии? Всем известна практика сталинских репрессий: сначала под них попадали оппоненты коммунистической власти, потом — обычные граждане, а затем дошла очередь и до представителей самого режима, в том числе и его репрессивного аппарата. Например, довоенные руководители НКВД Беларуси — Заковский, Ляплевский, Молчанов, Берман, Наседкин — все были расстреляны в конце 30-х годов.
Видны ли признаки подобного сценария в нынешней репрессивной практике?
— Нет. Был ряд антикоррупционных дел, их было особенно много прошлой осенью. Я их рассматриваю скорее как пропагандистское сопровождение электоральной кампании, адресованное «ябатькам». Но такое под выборы случалось и раньше.
Но чтобы репрессивная машина начала пожирать сама себя и своих исполнителей — такого мы не наблюдаем.
— Можно ли определить какие-то ограничители для репрессий у белорусских властей? Могут ли эти репрессии стать такими же, как в Мьянме или Иране, где людей публично убивали сотнями? Недавно ОНТ показало ленту «зачистка» о белорусах, которые якобы сотрудничали с украинскими спецслужбами. В конце ленты говорится, что таких ждет одно — ликвидация.
— У нас уже юридически расширено количество статей УК, по которым предусмотрена смертная казнь. Из той информации, которую мы получаем из заключения, там на самом деле идет медленное убийство людей. Это происходит и через отказ во врачебной помощи, и через создание пыточных условий содержания.
Поступила информация, что у Степана Латыпова цинга. В XXI веке она может возникнуть только тогда, когда такие условия создаются искусственно, чтобы довести человека до смерти.
Пришла информация, что в местах заключения расширяется чесотка. И опять же — это в ХХІ веке. Ограничиваются врачебные передачи, отказываются оказывать врачебную помощь, давать необходимые лекарства. Это не публичный расстрел, но это создание условий, чтобы люди там умирали.
И это — вопрос о плато репрессий. То, что происходит за решеткой, практически невозможно как-то оцифровать, подсчитать, сравнить с другими факторами.
— Можно ли определить тренд в репрессивной практике белорусского режима? Можно ли ожидать, что перед президентскими выборами 2025 года Беларусь ждет обострение, углубление репрессий?
— До выборов 2025 года я бы не ожидал каких-либо изменений репрессивной политики. У белорусской власти нет стимулов что-то менять. Ситуацию они стабилизировали. Силовики находят себе новые направления деятельности, новые фронты, на которых могут демонстрировать руководству свою полезность. Внешних стимулов, которые бы подталкивали менять ситуацию, тоже не наблюдается.
Думаю, что непосредственно перед выборами 2025 года власть устроит несколько демонстраций, что она сильная и все держит под контролем. Но в целом я не ожидал бы чего-то экстраординарного — ни в сторону усиления давления, ни в сторону его уменьшения. То плато, на которое мы вышли в 2023 году, скорее всего, будет сохраняться.
«Это не про наказание, а про запугивание». Зачем нужен дамоклов меч экстремизма?
Три провластных круга, два подвластных класса, несколько больших групп… Социолог размышляет над современной структурой белорусского общества и требованиями к различным группам
Бесконечное терпение белорусов — правда или миф? Социолог Геннадий Коршунов рассуждает о страхе и объясняет логику нынешних репрессий
Комментарии