«Иди один». Почему Петровича читают не так, как Бахаревича?
Борис Петрович недооценен, кто откроет его новую книгу, не пожалеет, пишет Зося Луговая.
14.01.2025 / 21:37
Борис Петрович называет свою короткую прозу фресками. Они пишутся не отрывая руки и потом не правятся — так, как пишутся фрески в храмах: пока не высохла штукатурка.
«Ад жыцця прачнуцца» — это тексты разных лет. Даже если не заметить отметки на обложке, об этом можно догадаться: разделы сборника различаются содержанием и формой.
Среди сюжетов есть романтические, фантастические, а даже приключенческие. Тексты двух последних разделов — это просто поток: наблюдений, воспоминаний, сознания.
Объединяет все тексты «пачуццё трывогі ды неспакою». Так скажет герой одного рассказа о случайной встрече. Но, наткнувшись на эти слова, я поняла: формулировку можно экстраполировать на весь сборник.
Экзистенциальная тревожность Бориса Петровича имеет одновременно универсальные и какие-то глубинно белорусские черты. В ней и общечеловеческое одиночество, и одиночество индивида внутри человеческого пузыря, из которого некуда деться.
«…няма больш самотнае істоты ў сусвеце, чым чалавек. Кожны. Сам. Адзіны і непаўторны… І самотнасць гэтая якраз ад разумення непаўторнасці. Непаўторнасці кожнае пражытае хвілі. Непаўторнасці кожнага асабістага лёсу… Усё астатняе — штучнае, няпраўда, жаданне падмануць сябе, сваю адзіноту».
Но это одиночество не ощущается искусственным, не ощущается позой автора. Оно естественно. Сомневаться не приходится: Петрович так видит этот мир. И об этом устрашающем айсберге человеческого одиночества он пишет сдержанным, простым языком.
«І Саша зразумеў — на дрэве жыла ягоная адзінота. І ёй было адзінока без яго, а яму — без яе. Яшчэ трохі і ён мог бы звар’яцець у гэтым пакоі ад адзіноты, што жыла пад вакном…»
Меня очаровывало, как между реалистичными, иногда очень страшными, сюжетами вдруг возникает черт знает что. Например, появляются маленькие человечки, хохлики, которые таскают у хозяина еду, пока тот, как они думают, не видит. Впервые заметив хохликов, когда принимал ванну, герой начинает видеть их регулярно. Удивляется, наблюдает, считает за некую параллельную цивилизацию. Закончится это все не слишком хорошо. А ты остаешься с вопросом, было ли то только в голове у человека? Было ли это предвестником? А может симптомом?…
Я давно не читала такого по-белорусски и не припомню, читала ли вообще что-то подобное в исполнении белорусских авторов. Тексты Петровича пробудили во мне воспоминания о сборниках рассказов Хулио Кортасара, которыми зачитывалась в студенческие годы. То же самое внутреннее волнение, беспокойство, недосказанность.
Но есть в сборнике тексты другого сорта: наблюдения и размышления об обычных явлениях человеческой жизни. Например, о фикусе. Был ли у вашей деревенской бабушки фикус? У моей их было несколько. И у родственников, и у соседей. Кажется, во всех деревенских домах из моего детства были фикусы.
«Калі я нарадзіўся, ён ужо быў. І таму я думаю, што ён быў у нас заўсёды. Прынамсі, калі я спытаў у мамы, адкуль у нас фікус, яна адказала: не ведаю — калі я нарадзілася, ён ужо рос. І расказала, што калі вёску палілі немцы, і хата наша гарэла, бабуля фікус уратавала: вынесла ў сад. Было лета, і ён не прапаў, а на восень забралі яго у зямлянку, і быў ён высокі — да столі, і ўсю зіму грэў іх зялёнаю надзеяй на вясну».
Куда девались эти фикусы теперь? И что слышно о надежде?
Петрович как будто обособленный и сдержанный, но определенная игра (с читателем или, скорее, с самим собой) заметна. Например, на уровне названий. В первом разделе собраны тексты с названиями: «Пас аддаць», «Каханым быць», «Кватэру памяняць», «Сцюжаю згінуць», «Раўнавагу захаваць», «Старасць зведаць», «Ад жыцця прачнуцца».
Или, например, последний шестой раздел, от одних названий в котором становится тревожно: беспредельность, терпение, мгла, ноль, заговор, мечта, тьма, выстрел, выход… И в конце: иди один. Так, кстати, называется одна из книг автора, которая вышла в 2019 году.
Можно заметить и перекликание с другими произведениями белорусской литературы. Неожиданно, коротко, сдержанно.
«Ён азіраўся назад, на прабеглыя гады, што склаліся ў дзесяцігоддзі, і не бачыў іх там, дзе яны павінны знаходзіцца. Ён заўважаў змены ў самім сабе, але толькі знешнія: цела сточвалася вятрамі, рыхлілася часам, маршчыніла дарогамі, пранізвалася адказнасцю, а ўсведамленне «Я ёсць» так і не прыходзіла да яго: адразу ж рабілася «Я быў», каб урэшце стаць «Мяне няма».
Кстати, у Бориса Петровича есть книга «Спачатку была цемра». Сюжетный ход в которой — пробуждение героя после нескольких лет комы — не может не напомнить «Бывшего сына» Саши Филипенко. Книги вышли примерно в одно время, но книга Петровича — чуть раньше.
Почему Бориса Петровича мало знают? Почему его имя не на слуху, в отличие, скажем, от Бахаревича, Мартиновича, Филипенко? Потому что Петрович почти не занимается продвижением своего творчества. Полагаю, причина скрывается в мироощущении автора. Через все его тексты — прозаические и поэтические — проходит мысль, что ты один и никто полностью понять тебя не сможет. Да и не должен.
Барыс Пятровіч. Фрэскі. Ад жыцця прачнуцца. — 2024.
Платон Станкевич — запомните это имя. Возможно, родился новый писатель
Бесконечный yesterday Винцеся Мудрова
Сколько же здесь Минска! О новой книге Замировской