Когда читаешь книгу Татьяны Замировской «Эвридика, проверь, выключила ли ты газ», страх сменяется нежностью, пишет Зося Луговая.
Когда-то Татьяну Замировскую многие знали как музыкального журналиста. Затем она начала писать короткую прозу и издала роман Смерти.net. Нынешний сборник «Эвридика, проверь, выключила ли ты газ» — это нон-фикшн тексты, которые Татьяна написала в период с 2015 по 2023 год после эмиграции в США. В них много музыки, а также размышлений о дорогом, о памяти и забывании.
Сама Татьяна говорит, что эта книга о том, «как измерить расстояние до навсегда потерянной Беларуси через навсегда потерянные идентичности…; о том, как музыкальный журналист из Беларуси, наконец, перестает быть им в Нью-Йорке, потому что теперь все они рядом…». Они — это музыкальные герои и кумиры, те, кого автор слушала и о ком писала много лет, находясь на другом берегу Атлантики.
Ближе к концу книги Татьяна задает себе ироничный вопрос: «Не продуцирую ли я ненужную рефлексию?» Пишет она сложно и метафорично: иногда ухватить мысль удается только после того, как перечитаешь абзац или страницу. А порой только хвост тебе и остается, а мысль быстрой ящерицей скрывается за ближайшим камнем.
Это не просто наблюдения за своей нью-йоркской повседневностью и воспоминания о повседневности белорусской. Это не мемуары в привычном понимании. Эти тексты находятся «в болезненном разрыве между автофикшном, креативным нон-фикшном и метафизическими мемуарами». Читателя ждут сложные метафоры, громоздкие конструкции образов и воспоминаний, термины и имена. Но будет и юмор: «Я не артхаус, а нормальный человек с гибким стилистическим диапазоном». Будет пронизывающая искренность: «Невозможно писать о том, что делало тебя живой, если ты не совсем живая». Будет красота мелкими бусинами: например, «желто-лимонные дымные Ecolines и бледно-молочные, как новорожденные змеи, МАЗы» минского автовокзала.
Эссе, открывающее сборник, было написано для проекта Litradio в апреле 2023 года и посвящено тому, как автор переживала год с начала войны в Украине. Как позволяла себе любить то, что любит, и не стыдиться этого. Как собирала себя или, скорее, расчищала себе путь от обломков самой себя. Это самое длинное эссе, почти 80 страниц, и именно оно стало поводом собрать все тексты в книгу.
Эссе насквозь пронизано музыкой и концертами, на которые автор ходила почти одержимо, почувствовав, что жизнь может закончиться в любой момент, и лучше пользоваться возможностями, пока они есть. Пишу и думаю, что звучит довольно банально — у Татьяны сформулировано куда красивее, — но, по сути, каждого из нас в какой-то момент жизни пронизывает это «я пока есть, но уже завтра могу исчезнуть». Поэтому в 2022 году автор посещает выступления всех своих любимых групп, и этот калейдоскоп концертов — хребет текста, на который Татьяна наращивает множество других деталей.
«Концерт — это свидетельство жизни в настоящем времени для какой-то общности людей, и уже завтра всё будет иначе: кто-то умрет, кто-то всегда умирает завтра. Такое торжественное осознание временности и хрупкости, celebrating fragility.»
Через музыкально-концертные заметки мы узнаем, например, что для авторки «все, что делает меня счастливой, старше Путина». И мысль о том, что люди, которые старше Путина, могут быть ей духовно и идейно близки, спасала и давала надежду. Замировская несколько раз возвращается к размышлениям, осознают ли эти культовые дяди, живые легенды 75+, что они меняли мир еще в 60-е, когда нас и близко не было. На примере Пола Маккартни она показывает, что осознают. А на примере группы The Who — что еще и иронизируют над этим: «Вообще, так странно, у нас уже тогда все закончилось, а вы даже еще не начали!» Такие шутки начинаешь ценить, когда вдруг замечаешь вокруг себя мир полностью самостоятельных взрослых людей, младше тебя примерно вдвое.
Особенно меня зацепил фрагмент о плейлистах, которые автор боялась потерять при смене белорусского аккаунта в iTunes на американский. Эти плейлисты тщательно собирались долгие годы и были важной частью ее жизни. Ради них Татьяна семь лет отказывалась от множества опций, доступных американскому аккаунту. Потому что «оказывается, чем дольше ты живешь, тем меньше у тебя возможностей помнить обо всем, что ты любишь», включая любимую музыку.
На этих страницах мне хотелось просто кричать: да, Таня, да! Мне, которая своими руками удалила из соцсетей и гаджетов почти весь 2020 год, а потом потеряла внешние диски с архивами, а после удаляла фейсбук и другие аккаунты, сохранив дорогие посты только в виде скриншотов… Да, я знаю эту боль.
Возможно, внешние диски когда-нибудь найдутся, а фотографии 2020 года соберутся по крупицам из разных источников. Но я была в восторге, когда плейлисты Татьяны Замировской при смене страны в Apple-аккаунте воскресли вопреки всем несчастливым кейсам, о которых рассказывал интернет. Эти плейлисты стали для меня метафорой всего уничтоженного в сети белорусского, которое когда-нибудь обязательно восстанет из пепла.
После первого эссе тексты идут в хронологическом порядке ее эмиграции: 2015, 2016, 2017 и так далее. Для меня они скорее как музейные экспонаты, на которые я смотрю через стекло. Эмоционально я с ними никак не связана, а протянуть руку, чтобы потрогать и почувствовать, из чего они сделаны, я не могу. С текстами 2020 года и дальше уже больше эмоциональной связи, но только первое эссе пробирает до самых костей. И я быстро поняла почему. Просто оно написано о времени, когда я сама уже была в эмиграции. А автофикшн, конечно, наиболее действует, когда опыт и обстоятельства автора близки твоим собственным.
Таким образом, книга сначала показывает итоги восьми лет эмиграции: учебу, смену профессии, ковид, парализовавший Нью-Йорк, дистанционное переживание протестов в Беларуси и войны в Украине. Остальные тексты рассказывают, как автор шла к этим итогам. Здесь всего понемногу из ее разных жизней: прошлого, настоящего и будущего, которое кажется весьма неопределенным. И через события большого мира, и через особую механику «переживания больших и мельчайших катастроф тех, кто завис в эмиграционном лимбе».
В них причудливо переплетаются нью-йоркская повседневность с воспоминаниями о Минске. Мы воспринимаем все новое через призму предыдущего опыта, и рады находить знакомые черты в новом. Но что общего у Минска и Нью-Йорка, кроме людей, которые сначала жили в одном, а потом переехали в другой? Татьяна находит это общее, пусть оно и не очевидно. Зато у нее получается красиво и образно. Например, так: «майская нью-йоркская погода похожа на минскую — хмурая туча висит над городом, тягучие плюс двадцать, воздух немного стальной на ощупь».
Когда авторка задерживается на неопределенное время в Сан-Франциско, то и там находит много общего с Минском: «Холодный весенний парк был точно как бесконечный апрель в парке Челюскинцев, темперамент города был таким же, как мой собственный (или привитый мне Минском, этого я еще не решила) — прохладный, спокойный и в меру странный. Тихий, интровертный город с внезапной навалой серого тумана…»
И с этим можно спорить, но не хочется. Потому что пронзительно и изысканно. И, честно говоря, кто не грешил такими узнаваниями своего в чужом, пытаясь переварить свою эмиграцию?
Листаю книгу и понимаю, как много в ней Минска: неотъезд из Минска, отъезд из Минска, жизнь с осознанием, что вряд ли скоро вернешься. У Татьяны получается рассказывать о своей эмиграционной жизни, не пытаясь доказать правильность своего опыта или ошибочность чужого. Хочется обняться и вместе поплакать.
«Я не то чтобы мечтала уехать и начать новую жизнь, но старая жизнь всегда казалась мне старой, едва начавшись; и жить этой жизнью было всегда довольно невыносимо, поэтому и помнить об этой невыносимости практически нечего (но есть кому, и это важно)».
Обняться хочется еще и тогда, когда Татьяна пишет о белорусах. Мне просто было приятно и хотелось сказать «спасибо».
Например: «Белорусы очень искренне стараются извиняться, потому что им важно, что о них вообще все думают. Белорус вербально агрессивен, как бультерьер, и мнителен, как школьница».
Или: «Когда видишь сразу много белорусов, сразу как-то начинаешь с ними идентифицироваться! Белорусы такие чудесные, у них такой чудесный юмор — боевой, колючий, резкий, как на фронте!»
Кстати, о юморе самое авторки. Это такой ненавязчивый юмор сдержанного человека, который говорит свои ироничные реплики, улыбаясь разве что уголками губ. Вот он рассказывает о своей встрече с настоящим старым рокером, от которой я смеялась в голос и бежала зачитывать ее первому, кого нашла рядом:
«Перед прибытием вечернего поезда до Нью-Йорка я поднялась на платформу, присела на скамейку. На меня обернулся сидящий рядом мужик — в кожаной косухе, в кепке, с длинным хвостом до пояса. Он ел какую-то булку с кофе, кажется.
Что это у тебя? — деловито спросил он. — Пластинки?
Я посмотрела на него внимательнее. Это был старый рокер. Похожий на Игги Попа, только грустный. И такой же старый.
Все, мне п**да.
Пластинки, — упавшим голосом ответила я.
И что у тебя там за пластинки? — спросил старый рокер нарочито незаинтересованным голосом.
The Who, «Квадрофения», — ответила я так скромно, как могла. — Но это не сам альбом, а саундтрек. Там немного другое.
Я знаю, — оборвал меня рокер. Мы помолчали. Мимо проехал поезд на Покипси.
А я помню, когда вышел этот альбом.
Я тоже вроде помню. В 73-м? — сказала я.
Нет, я не в этом смысле помню. Я помню, когда вышел этот альбом. Помню этот день.
Господи, нет, взмолилась я, не начинай мне рассказывать, пожалуйста.
А вторая пластинка — это Кит Мун, — взяла я огонь на себя первой. — Это плохая пластинка. Но она трогательная. Я ее фактически спасла, никто бы не купил ее.
Я увидел вторую пластинку, я ее знаю, — деликатно сказал рокер».
Какими-то невидимыми извилистыми тропами эта книга оказалась книгой о моей эмигрантской повседневности. Таков распорядок дня одной эмигрантки: тревоги о выживании в условиях «не-дома», пронизывающее ощущение своего одиночества, своей смертности и того, что «будущее может быть отнято», из-за чего невозможно в полной мере радоваться запланированным на будущее событиям. Страх от того, что не можешь вспомнить то, что любила, потому что и физические, и виртуальные хранилища информации оказались куда более уязвимыми, чем мы думали. А в памяти место «ненужных» воспоминаний из прошлых жизней стремительно занимают насущные заботы о выживании в новых условиях.
Но сборник Замировской — это одновременно и терапия, потому что автор говорит то, что в каком-то смысле вдохновляет взглянуть на свое сегодня с чуть большей нежностью, чем обычно. Все необязательно — мы сами, наши жизни, наши тексты, наша музыка. Но для меня важно быть, важно что-то формулировать и проговаривать, важно рефлексировать. «Быть собой — не так сложно, как мне казалось; … это скорее принятие исчезновения, чем невыносимая, бесчеловечная, каменоломная работа воспоминания». Даже если ты что-то забываешь, это не значит, что этого не было или что ты перестаешь быть собой. «Ты никто, ты ни для чего, но ты здесь». Да, я — здесь. Не забывать быть здесь, а не только в безвозвратном вчера или необязательном завтра. Возможно, Татьяна имела в виду что-то другое, когда все это писала, а я просто прочитала свое. Ну что ж, автофикшн — он такой.
Татьяна Замировская. Эвридика, проверь, выключила ли ты газ. — Варшава: Мяне няма, 2024.
Комментарии