О суч-арте, творцах без яиц и личной жизни — интервью с Алексеем Кузьмичом, который пришел на выставку с вывеской Минкульта на интимном месте
Об Алексее Кузьмиче услышали даже те, кто не интересуется современным искусством. Имя художника облетело СМИ после его акции протеста с вывеской Министерства культуры на интимном месте.
С Алексеем встречаемся вечером после работы. Он приходит в бейсболке и майке с цитатой Бродского «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку». Рассказывает, что устроился на новую работу — собеседование прошел еще до своей акции, и после ее наниматель не передумал его брать. В интервью «Нашай Ніве» Алексей рассказал о своей семье, ее реакции на его голый перформанс, о своих принципах, о ММА и почему не собирается жениться.
«Предложений рекламировать виагру, на удивление, не поступало»
«Наша Нива»: Как вам живется после того, как вся страна увидела вас голым?
Алексей Кузьмич: Да неплохо-неплохо, в принципе. Как и раньше, просто веселее немного.
«НН»: Предложений рекламировать виагру, секс-шопы не поступало?
АК: На удивление, нет. Поступали различного рода предложения участия в каких-то ивентах, выставках, шоу, сняться в клипах с известными артистами, например, с Лявоном Вольским. Но меня это все не интересует, я им всем даю отказ. А вот виагра на меня не выходила.
«НН»: А если бы предложили? За большую сумму денег?
АК: Ну нет, мне это неинтересно. Я рассматриваю искусство как серьезное дело. Я могу прикалываться в нем, но я не делаю искусство для широкого потребителя, не удовлетворяю чей-то вкус и потребность. Я стараюсь поднимать вопросы, которые актуальны в данный момент времени. В какой-то степени стараюсь выявлять болезни общества и системы, в которой мы находимся.
Я специально не занимаюсь коммерческим искусством, чтобы не падать в эту топь заказчика. Достаточно посмотреть, что у нас продается в салонах, галереях, чтобы понять, что на искусстве зарабатывать, по крайней мере в стране, где напрочь отсутствует вкус и художественное образование, — это плохая идея.
«НН»: Чем вы тогда зарабатываете?
АК: Я работаю в другой области. Я ux-дизайнер [дизайнер в сфере IT, проектирует интерфейсы. — НН]. И если раньше у меня еще были иллюзии по поводу заработка в искусстве и при этом сохранении своей независимости, то они разбились после первого же старта, когда я принял участие в арт-группе «12» и когда был коммерческий проект, в котором процентов 90, что делать, как, диктовалось спонсорами, заказчиками. Это никакое не искусство, никакой свободы творчества там нет.
Я решил после этого уйти из группы и еще больше заинтересовался искусством, но в других его ипостасях, в частности без прямого влияния галерей и арт-институций. Я делаю арт-интервенции — в НЦСИ [Национальный центр современных искусств. — НН] это был классический пример, когда художник вторгается в институциональное поле, чтобы исследовать контекст и сделать свое высказывание.
Я не ставил целью получить пиар и внимание средств массовой информации. Мне больше было интересно получить реакцию системы на свое действие. На самом деле акционизм имеет чудесное свойство вскрывать болезни, которые заложены в глубочайших слоях общества или системы, где мы находимся. И как показывают результаты моего действия, у нас есть определенные проблемы с культурным полем.
«НН»: Какие проблемы вы вскрыли?
АК: Например, проблему самоцензуры. Люди боятся показаться собой и постоянно носят маски — лицемерие происходит. Какая-то накидка, которую мы добровольно набрасываем, вместо того чтобы быть собой и делать то, что близко тебе и что считаешь нужным. Соответствуем некоему шаблону, который был создан когда-то давно, хотя время убежало вперед и соответствовать мертвому шаблону, мне кажется, — это быть мертвым самому.
«НН»: Не боитесь, что после акции вам будут закрыты двери в минские галереи?
АК: Минские галереи — понятие относительное. Ведь под словом «галерея» понимается место, где есть искусство, но таких мест у нас в стране достаточно мало. Галереи, которые предлагают только салонное искусство, меня и до этого не интересовали.
Если вы имеете в виду государственный срез галерей, то, естественно, мне дорога уже закрыта. И НЦСИ очень сожалеет, что в какой-то момент захотел интересного художника. Когда я с ними встречался, они сказали: вот, нам надоело то, что у нас происходит.
У нас такая ситуация, что большинство, кто в теме культуры, понимают, что вокруг творится полная жесть и дичь.
Под слово «искусство» выдается ремесло: какие-то изделия, что-то красивенькое, то, что висит 2D на стене. Но искусство — это всегда что-то новое или хотя бы стремление к высказыванию, которое актуально.
Конечно, просто отражать красоту мира — тоже искусство, но невозможно же только этим подменять все остальное. И проблема нашего искусства, что человек не видит за традиционными формами возможности диалога с современным искусством. Поскольку традиция, которая существовала в Советском Союзе, с успехом перекочевала в ХХІ век и широкий человек не хочет просвещаться в культурном плане. По степени образованности он остался где-то там, в прошлом веке, и этими критериями меряет век сегодняшний. А учитывая, что за год мы с космической скоростью преодолеваем бешеные расстояния по времени и летим куда-то в другую галактику, руководствоваться старыми, поросшими плесенью знаниями означает катиться с такой же скоростью назад.
«НН»: Где тогда в Минске искать настоящее современное искусство?
АК: По большому счету существует только одна галерея — «Ў», — которая пытается заниматься презентацией современного искусства у нас в стране. Она специализируется на актуальных практиках. Кроме нее, наверное, нет больше ни одной, как это ни печально. Есть отдельные места, где можно посмотреть современное искусство, но оно будет представлено хаотично.
Ok16 что-то пытается делать в этом направлении тоже, но учитывая, что главный спонсор этого пространства — Белгазпромбанк, понятное дело, что он диктует правила игры. А если смотреть на его детище «Осенний салон» или «Арт-Минск», то можно сделать вывод, что художественный вкус под большим вопросом. Там процентов 90, наверное, файн-арта, традиционных форм искусства, живописи, скульптуры, графики. И это представляется как что-то мастерское, новомодное. Да, возможно, это мастерское, я не спорю, но это ремесло. Человек не показывает ничего нового, только насколько хорошо его научили в академии и насколько классно он может поработать руками. Но чем он тогда отличается от китайского ремесленника, который продает за доллар высококлассное изделие?
Реальность такова, что современное искусство не определяется тем, что ты сделал вручную. Оно скорее определяется силой мысли и степенью новизны какого-то технического арсенала и концептуальной составляющей.
Достаточно стремно, что банк пытается управлять современным искусством у нас в стране. С одной стороны, он вроде делает хорошее дело, популяризирует его, а с другой — задает тренд и вкус зрителя, и все это сводится больше в сторону развлечения. Искусство подается как какой-то прикольчик, что-то смешное. Выставка — такое место, где можно прекрасно провести время.
Но на самом деле столкновение с искусством может быть очень болезненным. И современное искусство не всегда о красоте. Оно пробирает, резонирует, вторгается в твое поле и пытается залезть как можно глубже в тебя, затронуть самые глубокие нейроны, чтобы изменить видение ситуации.
На «Осенний салон» вместо того, чтобы думать, люди приходятся селфиться, чтобы выбросить в инстаграм, что они были в галерее.
«НН»: А это плохо?
АК: Нет, это нормально. Но никто не пытается проникнуть глубже, прочитать текст — экспликацию, которая к произведению искусства прикреплена.
Я, например, всегда использую экспликацию, чтобы зритель мог познакомиться поближе с моим творчеством и сравнить свое видение и видение автора. Но, как показывает практика, очень мало людей читает текст. Мы все спешим, банально нет времени, чтобы просто бросить взгляд на какое-то произведение, не говоря о том, чтобы вникнуть в него. Но в этой глубине вся соль. Невозможно понять что-то, не уделив этому много времени.
Современное искусство как триггер по прыжку из штампов. Мы живем в болоте, которое состоит из комплексов, ограничений, несвободы. Мы живем в миксованном пространстве, которое не хочет нас отпускать. И чтобы из него вырваться, нужно образовываться.
«Академия — мясорубка, которая перемалывает в однородную массу творческого человека»
«НН»: Расскажите о своей семье. У вас же папа был известным художником [Алексей Кузьмич-старший известен серией картин «Мадонны». — НН].
АК: Да. Я какое-то время занимался продюсированием его искусства. Организовывал выставки, как в Беларуси, так и в Европе — Франции, Германии, Италии, Эстонии, Латвии … Даже в Китае удалось сделать.
Я с детства был приобщен к искусству. Папа — художник, мама - - его муза, мадонна, бабушка — учительница, дедушка — хирург. Естественно, из театров, музеев я не вылезал. Искусство мне нравилось с детства. Листал в мастерской толстенные книги отца, позировал ему, сам тоже рисовал. Но художником я не стал до 30 лет, так как определенные социальные рамки были продиктованы в семье и обществе.
Жизнь художника очень сложна и терниста. Но это мой выбор в сознательном возрасте, я к этому пришел, когда понял, что заниматься искусством — это одна из тех созидательных троп, которые имеют смысл в жизни.
«НН»: Как думаете, как бы ваш отец отреагировал на акцию?
АК: Думаю, что положительно. Несмотря на то, что он не любил модернистов и достаточно отрицательно относился к современному искусству. Он вообще не боялся говорить ни о чем, поэтому из-за своей прямоты часто страдал. Я думаю, он бы поддержал мое действие. Он хотел, чтобы я занимался искусством. Но вся остальная семья не хотела этого.
«НН»: Остальные в семье как отнеслись к акции?
АК: Очень плохо. Мы сейчас не говорим с семьей. Мама дала очень точную оценку этому поступку, она сказала: «Когда я открыла газету, я увидела своего сына распятым». И мне кажется, я попал как раз в цель, потому что у меня стояла задача показать образ современного художника в Беларуси. Распятый художник, который не имеет возможности двинуться ни влево, ни вправо, он со всем согласен, он аннигилирован средой. Это безвыходная ситуация, когда, с одной стороны, ты находишься в капиталистической модели, когда ты не творец, а работник, а с другой — в жестких рамках идеологической модели, когда от тебя требуют соблюдения определенных штампов.
«НН: В одном интервью вы говорили, что рады, что не учились в Академии искусств, и называли ее «болотом». Поясните.
АК: Повторю свою мысль, что современный мир быстро развивается. И те авторитеты и концепции, которые были актуальны вчера, уже разбиты в пух и прах сегодня. Следовать чему-то одному всю жизнь невозможно просто. Но как показывает опыт нашей академии искусств, это реально. Ведь бедных подростков там учат вещам, которые были 60, 70, 100 лет назад.
Их учат ремеслу, и этим ломают совершенно стремление молодого человека по преодолению пространства. Все стремления, которые прилагает художник, чтобы самовыразиться, рубятся на корню.
Это выливается в то, что художник должен рисовать натуру, пейзаж, изучать перспективу. Вроде бы все классно. Но когда он выходит в реальный сектор жизни, он понимает, что современное искусство совсем не о том, оно не о перспективе и портретах. Там какие-то технологии, роботы, бешеный видеоарт. «А вот я сейчас сделаю», — думает. А потом сталкивается с таким феноменом: произведение похоже на то, которое он делал в академии. Потому что он не может освободиться от этой сетки, которую на него накинули.
Академия — некая мясорубка, которая перемалывает в однородную массу творческого человека. Она готовит работников для оформления бизнеса — банкам, фондам, корпорациям требуются художники для украшения и создания декораций их деятельности. Также как и политическим, идеологическим структурам. Всем организациям требуется представать в каком-то амплуа перед социумом.
Наша академия не готовит грантоедов — они стоят выше в пищевой цепочке. Она готовит художников, которые будут стоять на улице и продавать свои картинки за 50 рублей и сушить дома сухари. Или государственных художников, которые будут рисовать чиновников и ждать, когда упадет какой-то кусок в виде госзакупки и молиться на него.
Я не говорю сейчас только о Белорусской государственной академии искусств, это было бы смешно. Я говорю о любом академическом образовании, которое ставит в голове человека лишние штампы и стереотипы. Мы продукты среды. Делать какую-то выборку и строить себя самому, выбирая пути и знания, которыми ты будешь себя загружать — мне кажется, более интересный путь. И никакое академическое образование в этом не поможет, только самообразование.
Поэтому когда я принял решение становиться художником, я изучал историю искусств, технические стороны, которые были мне нужны в создании произведений (например, специализированный софт по видеомонтажу).
«Стыдно быть художником, о котором думают, что он устраивает вкусы обывателя»
«НН»: Вопрос обывателя. Объясните, что художественного в ваших прибитых досках и нарисованных словах.
АК: Это выставка «540» — полтора оборота сальто. Когда ты вместо того, чтобы становиться на ноги, становишься на голову и после вращения не понимаешь, где находишься — думаешь, что все в порядке, а на самом деле все наоборот. Этот перевернутый мир, где стерты границы, гиперглобализированная среда, в которой не понятно, где ориентиры. Моя выставка об этом.
Какие-то серьезные проблемы, которые меня волнуют, я упрощаю до пары слов — мне кажется, это идеально соответствует нашему современному мышлению, когда мы не способны впитать и ассимилировать объемную концепцию, так как у нас нет времени. Мы считываем картинки, выборочные слова.
«НН»: На выставке была надпись «Художник мамонт, художник вымер». Что это значит?
АК: Это размышление о том, кто такой сегодня художник. И на мой взгляд, здесь некая издевка над драматическим образом художника, который раньше был глыбой, на которого равнялись массы, который мог сказать свое слово и не побояться последствий. Он настолько древний, насколько древними были мамонты. И как известно, мамонтов нет среди нас так же, как и тех художников-глыб, которых мы знаем из истории искусств.
Современный художник он мягкотелый, в нем смыт гендер, он такой латентный, серенький, забитый, зажатый. Среди них практически нет личностей.
Я когда знакомлюсь, даже художником себя не называю. Обычно о своем роде деятельности говорю, что я дизайнер. А потом когда человек случайно узнает, что я художник, почему-то думает, что я обязательно что-то сделаю на заказ — нарисую портрет или оформлю стенку в спальне.
Такие действия со стороны художника кроме как убогими считаться не могут, и это просто стыдно быть художником, о котором думают, что он удовлетворяет вкусы обывателя. Таким художником я быть не хочу.
Я хочу быть тем человеком, который независимо от социального и коммерческого давления будет двигать идеи, которые он считает необходимыми для личного высказывания. Поэтому я не продаю свои работы, и в последнее время мне интересен акционизм как наиболее свободная форма самовыражения, когда ты ни с кем ничего не согласовываешь, никого не предупреждаешь, не подписываешь кучу бумажек. Как я с НЦСИ подписывал договор, где прямым текстом сказано, что запрещается поднимать религиозные, политические темы, ущемлять чувства различных социальных групп.
«НН»: Такие договоры во всех галереях подписывают?
АК: Думаю, да. В НЦСИ потом трясли этим договором и просили, чтобы я извинился.
Это не только у нас такая страна. В западных галереях тоже хватает минусов. Просто я живу в Беларуси, варюсь в местном контексте и делаю высказывания, касательно местных проблем, а не глобальных.
«НН»: Руководитель центра современного искусства высказался, что у вас просто нет таланта.
АК: Слова этого человека не стоит воспринимать как его собственные мысли. Потому что необходимо понимать, что директор центра — чиновник, спущенный по вертикали власти, и его реакция — реакция системы на мое действие. Это мнение структуры, знак которой висел у меня на интимном месте, о свободе самовыражения. Включается защитный механизм. В начале нашего разговора я сказал, что акционизм имеет свойство обнажать проблемы, которые присутствуют, и интересный пример произошел, когда система начала реагировать на действия одного художника и приоткрывать тайну внутренних механизмов своей работы. Министерство культуры руками галереи пытается убрать неудобного субъекта, который вредит идеологической системе искусства нашей страны.
«НН»: У вас была первая акция «Творец без яец», где вы ходили на выставке в костюме дворника. А вы творец с яйцами?
АК: (улыбается): Ну, это уже решать вам и зрителю.
Вообще в той акции я поставил себя на место художника, который без них. Где он на празднике жизни ходит и подметает, а сзади написано помпезное слово «творец». Все вокруг пьют шампанское, веселятся, поздравляют друг друг с открытием выставки, а он ходит как зомби с метелочкой. Задача художника — это вычищение чьих-то проблем, наведение марафета, наложение декораций и косметики. В какой-то степени это наемный киллер, который устраняет нежелательное. Только если киллер работает по-крупному, то художнику отведена роль обычного уборщика.
«НН»: Кого из современных белорусских художников считаете талантливым?
АК: Знаете, практически никто не нравится из белорусских художников по той простой причине, что все согласны со своей аннигиляцией средой. Нет никакого сопротивления системе, заковавшей художественный процесс в нашей стране.
Из тех, кто на памяти, нравится Михаил Гулин и его акция, где он ходит по Минску в розовом платье с вывеской «я не гей» лет 10 назад, когда за это серьезно можно было пострадать. Мне кажется, это крутой перформанс.
Руслан Вашкевич тоже иногда делает интересные вещи, и мне скорее нравятся не его произведения, а отношение к ситуации, оно близкое мне — отношение как к беспросветному художественному болоту, которое поглотило все вокруг.
«НН»: Ну а Цеслер, Ника Сандрос?
АК: Ника Сандрос — честно говоря, я не знаю, кто это.
А Цеслера, конечно, знаю. Есть какие-то прикольные работки, но говорить, что он настолько крут, как его раздули, я бы не стал.
«НН»: Для кого-то искусство — это пейзажи, натюрморты. Что с этим делать?
АК: Да ничего. Это имеет право на жизнь. Другое дело, что обычно искусство этом и заканчивается для широкого зрителя, который имеет наглость интересоваться им в нашей стране. Ведь известно, что искусство где-то на задворках, в самом низу новостной строки. Оно в принципе никому не интересно, потому что над искусством надо думать, его нужно чувствовать, оно не всегда бывает красивым и безболезненным. Поэтому зритель в широком смысле, конечно, предпочитает файн-артс, любит что-то красивое и имеет на это право. Просто не помешало бы прилагать усилия к образованию и узнавать об опыте проявления искусства в мировой практике, чтобы расширять свой кругозор.
У нас под словом «художник» — обязательно человек, который что-то лепит, рисует. Но в мировой практике художником может быть человек, который вообще ничего не делает. Например, был художник, который год не занимался искусством, и это был его перформанс.
«НН»: Что для вас пошлость?
АК: Пошлость — наверное, вешать на стене принт известной картины, купленный в гипермаркете.
«НН»: У вас дома, кстати, висят картины?
АК: Да, висят «Мадонны» отца, раньше вешал свои работы, но в последнее время мне нравится минимализм и я вообще убираю все со стен, чтобы ничего не отвлекало внимание от той концентрации мысли, которая рождает в голове следующую идею произведения. Мая мастерская — это голова. Почему, например, перестал заниматься боевыми единоборствами? Потому что понял, что голова мне понадобится для других, более важных и интересных дел, а не только чтобы ею уклоняться и кушать.
Мое искусство — это искусство мысли. Я не делаю что-то руками, а потом придаю этому смысл. Сначала появляется идея, и я ищу способ ее реализации.
«Обозначаю свой статус как свободные отношения»
«НН»: Вы раскрепощенный человек?
АК: Ну, в зависимости от ситуации и своего настроения. Могу быть очень застенчивым, могу быть раскрепощенным. 50 на 50. Я весы по знаку Зодиака — кто верит в знаки, согласится, что весы достаточно двоякие.
«НН»: На нудистские пляжи ходите?
АК: Нет, я не эксгибиционист (смеется). Многие думают, что я специально хотел раздеться перед женщинами, детьми. Но на самом деле это был просто необходимый атрибут акции, где требовалось показать образ художника. Было бы странно, если бы он был одет, улыбался и хлопал в ладоши.
«НН»: Как держите себя в форме?
АК: Последний год я изучаю английский по вечерам, поэтому нет времени на активные занятия спортом. Раньше очень много времени этому уделял, более 10 лет занимался различными видами единоборств. ММА — это мой главный вид спорта. А так и таиландский бокс был, и классический, и грэплинг. А сейчас просто поддерживаю форму — хожу на турники, брусья на улице, плюс передвигаюсь на велосипеде по городу, когда нет снега и дождя. Всего лишь.
Не надо заниматься в тренажерных залах, есть протеины, читать качковские журналы. Все намного проще — просто не надо есть всякую ерунду с множеством сахара, трансжиров, соли. Аскетический подход к питанию плюс правильный режим дня и минимальные физические нагрузки, которые можно сравнить с физкультурой, — и будет нормальное тело.
Конечно, не всем одинаково везет с генетикой. Я бы поблагодарил папу и маму за это.
«НН»: Вы женаты?
АК: Нет.
«НН»: А девушка есть?
АК: Я обычно обозначаю статус как свободные отношения, потому что я к отношениям серьезно отношусь и в то же время не хочу быть привязанным к конкретным людям.
Вообще стараюсь в своей жизни освободиться от привязок. Думаю, если бы я был обременен семьей, детьми, то намерения сделать что-то в современном искусстве вряд ли проявлял бы.
«НН»: То есть в ЗАГС вас не затянешь?
АК: Нет, в ЗАГС я точно не пойду, и отмечать свадьбу не буду (смеется). У группы «Кровосток» есть клевая тема, называется «Жесть», и там такие строчки насчет свадьбы: «Свадьба, хоть ты меня за яйца подвесь, жесть, сноха, свекровь, заловка, тесть…». Мне кажется, это идеальная иллюстрация того, что такое свадьба.
«НН»: Есть выражение, что художник должен быть голодным. Вам хорошо работается на голодный желудок?
АК: Наверное, все хорошо в меру. Еще одна из причин, почему не хочу заводить сейчас семью, серьезные отношения, потому что ты попадаешь в зону комфорта — ты влюбляешься, не хочешь никуда двигаться, постоянно хочешь быть с определенным человеком. Я уже проходил через это. У меня было всего двое серьезных отношений. И за эти периоды я не сделал ровным счетом ничего. В моем случае, когда я свободен как ветер, только тогда могу создавать и проявлять себя как художник.
Я думаю, что если у художника много денег и он всем доволен, он мертв. В то же время, когда тебе уже совсем нечего есть, то тоже вряд ли у тебя будет время на искусство.
В целом, когда общество развито, экономическая ситуация хорошая, то искусство тоже не будет. Острое искусство всегда строится на какой-то проблеме, пространстве, которуе нужно преодолевать.
И вот акция «Щит» — она о преодолении. Художественное сообщество очень положительно восприняло это действие. Многие маститые художники меня благодарили, выражали свой респект.
«НН»: Последний вопрос. Каким должно стать Министерство культуры, чтобы вы эту табличку повесили на более почетное место?
АК: Думаю, оно должно просто исчезнуть. Почему нет? Это пережиток прошлого, который занимается тем, что съедает наши налоги, указывает широкому зрителю, что сегодня модно, а что плохо, проводит жесткую идеологическую политику. И если бы оно исчезло, было бы классно. Во многих развитых странах нет министерства культуры. Или оно несет совершенно другую функцию.
Если ты не проявляешь к министерству лояльности, не используешь оральную стимуляцию в определенных местах и не ведешь себя по нужному шаблону, то ты становишься неугодным и попадаешь в блэк-листы. Такой путь был у моего отца с 1975 по 1990-е годы, когда ему не давали возможности выставляться, не допускали к государственным заказам, просто потому что он рисовал обнаженную натуру.
«НН»: Куда тогда устроить всех чиновников, которые работают сейчас в Минкульте?
АК: Да выгнать их на заводы, пусть поработают хоть немного.
«Словно люди с другой планеты». Чем впечатлила Беларусь иностранцев, приехавших по безвизу11
Комментарии