Алексиевич о маршах протеста: Сейчас было бы жестче, была бы кровь. А тогда мы думали, что это праздник
В новом выпуске ТОКа писатель и нобелевский лауреат Светлана Алексиевич назвала протесты 2020 года максимально идеалистическими.
Вспоминая протесты 2020 года, Светлана Алексиевич заметила, что они были, пожалуй, самым идеалистическим из тех, которые она видела в своей жизни, хотя она много ездила по миру и много видела протестующих людей, желающих жить иначе.
«Но у нас это было очень идеалистично. Я помню (я же живу там) мимо меня каждое утро шла колонна этих людей, сотни тысяч людей. Я спускалась и шла немного тоже с ними. И это были красивые молодые женщины с колясками детей. (…)
Я думаю, насколько мы чувствовали себя в безопасности. Насколько мы были, опять таки, романтичны. Мы почему-то представляли, что если вокруг мир гудит и меняется, то что-то должно произойти и у нас. Вот этот главный выйдет и увидит, что нас так много, что мы думаем иначе».
Алексиевич отмечает, что никто из протестующих не думал о силовом сценарии: «Никто из нас не был готов к крови. (…) Сейчас, наверное, было бы уже жестче, действительно, была бы уже кровь. А тогда мы думали, что это праздник, что это красиво».
Рассуждая о том, почему люди так думали, писатель приводит пример: «Если люди семьдесят лет сидели в лагере, и вот они вышли из этого лагеря. И вот этот человек стоит за воротами лагеря. Что, это свободный человек? Это не свободный человек. Он не знает, что такое свобода».
Алексиевич отмечает, что когда распался СССР и Беларусь получила независимость, «очень много было красивых, чужих, не своих слов», которыми пользовались люди. Среди них такие слова, как свобода и демократия. Но они, по мнению писателя, не были «пропитаны нашей культурой, нашей душой, сердцем, нашей практикой жизни. Это все было необжито. Осталось такое незаполненное пространство».
Писатель замечает:
«Я была в одной очень старой мечети, и вдруг вырвались у гида, который вел меня, такие слова: «паника незаполненного пространства». И я подумала: «Какое точное определение нашей жизни. Мы не знали, что делать с этим незаполненным пространством. Нам нечем было его заполнить. Пространство надо заполнять материально. Надо знать, что делать. А мы не знали. Ну не любили коммунизм. Нам показалось, что коммунизм мертв. Это была тоже ошибка. Но как идти к свободе, как ее добиваться, этого опыта ни у кого не было».
По словам Алексиевич, она знала «всех оппозиционеров, русских и наших» и может говорить и за себя и за них, что «мы не знали, что делать, мы были мечтатели, мы были прожектеры, мы были люди, которые воспитались на кухне, которые как бы никогда не имели практического примера, что делать. Хотя рядом соседи, поляки, они уже что-то делали. Мы же не знали, что делать».
Алексиевич считает, что возможной причиной такой ситуации могло быть то, что «у нас не хватало людей самостоятельно мыслящих». «В Прибалтике, Польше их было больше, потому что там была другая история. С нашей маленькой страной очень жестко поступали. В войну и в ГУЛАГе погибали лучшие.
И мы вышли с достаточно обедненным человеческим потенциалом. Не потому, что у нас люди другие. Нет. Только лишь потому, что эти диктаторы, кто был наверху, в Кремле, они очень боялись этих маленьких государств. И прежде всего они там уничтожали интеллигенцию, которая могла бы что-то сделать.
И этот «красный человек», который только что вышел за ворота лагеря, что он начал делать? То, что он умеет, — воевать, убивать друг друга, вовровать, делить эту страну. Ну, Беларусь еще не успели, а в России везде разрывали куски этого пирога», — объясняет писатель и замечает:
«Марши у нас были красивые, но время нам попалось очень жестокое».
Смотрите полностью:
Комментарии