Доктор истории: Обвинять медиков и учителей в современной Беларуси в коллаборационизме просто абсурдно

Об автоэтнографии

— Всю свою научную жизнь вы изучали белорусскую душу на фольклорно-этнографическом материале. В сотнях публикаций показывали глубинную связь с обычаями предков, их повседневной культурой и природным ландшафтом. То есть доказывали, что человек с берегов Двины сильно отличается, скажем, от жителя берегов Вислы. И вот судьба повернулась так, что вам пришлось на себе проверить свои научные выводы. Что скажете?

— Научным языком это называется «автоэтнография»: когда жизнь ежедневно дает возможность делать наблюдения, сравнения и размышлять об этом. Естественно, разница есть. Это не только язык, историческая память или более повседневные вещи (кухня, быт, хозяйство), но и те мелочи, на которые обращаешь внимание только вдали от дома. Например, скорость речи. В сравнении с говорливыми варшавянами подвинский белорус — молчаливый, задумчивый человек, который тратит слова так же экономно и разумно, как талеры из собственного кошелька. Белорусский север не любит болтунов.

Об антропологии оккупации

— Отдельно от белорусского севера у вас появилась новая научная тема — «Антропология оккупации». О чем идет речь?

— Да, сейчас я занимаюсь «антропологией оккупации» — пытаюсь осмыслить, как наши деревенские жители помнят те три страшных года под немцами. И это не только о немцах и партизанах, но и о способах выживания, экстремальной гастрономии, обрядах (чтобы нацисты не сожгли деревню), Холокосте и многом другом, в том числе о коллаборационистах.

— В связи с темой той коллаборации напрашивается вопрос о современности. Многие аналитики считают, что Беларусь сейчас также оккупирована чужой властью. Можно ли в связи с этим назвать тех, кто сегодня работает в государственных учреждениях, коллаборационистами? Каково ваше мнение?

— Прямые параллели нынешней белорусской ситуации с временами нацистской оккупации крайне некорректны. Следует понимать, что оккупация — это прежде всего чужая армия на твоей земле, за которой тысячи сожженных деревень, расстрельные ямы, Тростенец и сотни гетто по всей стране. Далеко ходить не надо: перед всеми украинская Буча, жители которой испытали на себе, что такое оккупация. Государственные учреждения сегодня — это не только КГБ, МВД и ГУБОПиК, но и детские сады, школы, больницы, библиотеки и музеи. Обвинять сотрудников этих учреждений в коллаборационизме просто абсурдно. Другое дело, что нам нужно трезво осознавать, что преступник должен понести ответственность, где бы он ни работал.

О полевых исследованиях на чужбине

— Оказавшись не по своей воле вдали от родного Полоцка, вы утратили возможность проводить полевые исследования белорусской души. Ваша новая тема называется «Вторая мировая война глазами белорусских деревенских жителей». Как вы справляетесь с отсутствием рядом белорусских глаз?

— Мои полевые дороги со мной — в тысячах записей и фотографий из разных уголков северной Беларуси, которую мне посчастливилось почти за 30 лет обойти ногами. Голоса людей из Ушачского, Лиозненского, Россонского, Миорского или Глубокского районов, которых уже нет на этом свете, остаются со мной не просто как интересные и захватывающие рассказы о совсем непростой жизни белорусской деревни, но прежде всего как напоминание, что их искренность не должна быть утрачена и забыта. Их голоса и фотографии — постоянное напоминание и призыв к работе, чтобы их правда была доступна не только мне.

О любви к людям и масках гуманизма

— Недавно вы публично в сети признались: «Не люблю людей, но люблю Беларусь». Значит ли это, что вы утратили интерес к объектам своего научного исследования или они вас так сильно разочаровали?

— Никто из нас не любит людей в целом, как анонимную, лично не изученную массу себе подобных, какие бы маски гуманизма и человеколюбия мы ни надевали. Заметьте, мы остро переживали трагедию на Немиге, но теракты где-то в Кабуле или Бейруте зачастую проходят мимо нашего внимания. Мы любим дедов, родителей, детей, наших женщин и друзей, учителей и учеников, но «любить людей» — это пустое выражение, потому что никакой любви на всех не хватит. И все те сотни и тысячи бабушек и дедов, с которыми мне довелось говорить, — это не абстрактные люди, а коллективный и каждый раз персональный портрет моих собственных бабушек и дедов — Ксении, Марии, Матвея, Ивана, с которыми, к сожалению, я не успел договорить. Их я люблю безмерно, и с этой любовью всегда отправлялся в «поле».

Павялічыць

О белорусской душе

— Что вы на основе своих исследований можете сказать о современном состоянии белорусской души? Почему она вновь, в который раз, обречена на поражение в своих самых светлых стремлениях?

— К счастью или к сожалению, я не спиритолог, поэтому понятия не имею о «белорусской душе». Опыт этнографа и фольклориста смутно подсказывает, что «белорусская душа» где-то за огненной рекой, за калиновым мостом висит в серебряном сундуке на вечном дубе в двенадцать ветвей, спрятанная в волшебном яйце. И тот, кто верит в «белорусскую душу», ждет сказочного богатыря, который освободит ее из плена и откроет ек «светлые стремления».

Меня же «в поле» всегда интересовали вещи более прозаические — жизненный опыт и мудрость наших предков, которые позволили сохраниться нашей Родине и нам как самобытному народу со своим взглядом на мир.

О «Полоцком фесте» в эмиграции

— Многие ваши коллеги из Полоцкого университета, как и вы, испытали на себе репрессии и преследования режима и оказались в эмиграции. Наверное, чтобы как-то сохранить иллюзию присутствия Родины здесь и сейчас, летом вы организовали в Варшаве «Полоцкий фест». Получили ли вы от него ожидаемый эффект? Планируете ли в ближайшее время организовать новый фест полочан-эмигрантов?

— Если человеку, по разным причинам, никогда не бывает плохо, то это значит, что человек умер. Мы существа эмоциональные, и далеко не всегда эти эмоции позитивные. «Полоцкий фест», который состоялся летом и собрал более 30 полочан и полочанок, стал невероятно теплой и по-настоящему дружеской встречей земляков на чужбине. Белосток, Варшава, Познань, Гданьск, Германия, Чехия… Полоцк собирает своих даже за пределами родной страны. Озвучивать планы — смешить богов, но искренне надеюсь, что «Полоцкий фест» станет доброй традицией.

О лесовиках, лесном белорусском рае и новых стихотворениях

— «ULASLOVY» — так называется ваша книга стихотворений, которая вышла в 2011 году. После нее поэтическая муза, кажется, на какое-то время оставила вас наедине с русалками, ведьмаками, полевиками, болотниками и домовыми. Они теперь остались где-то далеко на севере Беларуси. А в Польшу, наверное, с вами отправились совсем не ревнивые к поэтической музе лесовики. «Лясная мая душа, лясная, // бо ў нашых краях у лесе бліжэй да раю, // які незалежна ад бруку альбо ральлі // цярпліва чакае цябе на тваёй зямлі».

Порадуйте, пожалуйста, наших читателей своими новыми стихотворениями, созданными в соавторстве с польскими лесовиками.

— Что белорусские, что польские лесовики такими глупостями, как стихи, не занимаются, хотя и против ничего не имеют.

* * *

Бераг стылы. Пранізьлівы вецер

скрадае цяпло і дым тытунёвы,

разносіць па белым сьвеце

думкі і словы.

Закрыем сэзон. Дастанем з вады баркасы,

што ёсьць, хай будзе на дабро,

бяз бонусаў і прыкрасы,

кінем манэтку на долю — стане яна на рабро.

Дзень памірае. Застылыя плечы

прагнуць жывой цеплыні

ля запаленай печы

і цішыні.

Павекі зьліпаюцца. Губляеш прытомнасьць увосьні,

каб перагледзець у хуткім рэжыме

апошнюю восень

з памерлымі і жывымі.

* * *

Толькі на самай, на самай поўначы,

на берагах Асьвеі і Лісна

зорны Воз называюць Канём,

бо ніякі воз ніколі ў жыцьці

сам не дакоціцца да Варшавы,

а конь дабяжыць па небе,

каб перадаць прывітаньне,

скінуўшы зорку на памяць

зь нябачнага хваста.

* * *

Абяцаюць дажджы і тужлівую змрочную восень,

і зіму безь зімы, без марозу і белых сьнягоў,

калі нават паштар электронны ні чарта не прыносіць:

ні навін, ні правін, ні самых кароткіх лістоў.

Трэба зноў варажыць. Хоць на картах, хоць кінуўшы косьці,

ці палёт аглядаючы зграі крыклівых варон.

І мінецца ўсё. Я ізноў запрашу ўсіх на госьці,

пазабыўшы благое, як кепскі і прывідны сон.

Цёмным ранкам ад Полацка рушым вушацкай дарогай

у краіну азёраў і сьпеўных жывых трысьнягоў,

каб са сьмехам памерацца кожны сваёй перамогай,

першым лёдам цягаючы прагных і злых акунёў.

* * *

Шляхціц Завальня заўседы чакае

людзей падарожных зь вялікага лёду

і паліць ліхтар на зьмярканьні,

ператварыўшы сядзібу ў маяк,

каб у раптоўнай завеі ты шлях не згубіў

сярод белай стыні лядовай

і бераг свой родны знайшоў,

які звыкла клічам Радзіма.

• 6
• 1
• 0
• 0
• 0
• 0
• 0
• 1