«Цепкало — это трагедия. А оттепели не ждите». Стрижак — о политиках и логике репрессий, своей зарплате, ошибках и чести
В большом интервью соучредитель фонда «Байсол» Андрей Стрижак дает оценку разным лицам в политике, прогнозирует, чего ждать под выборы и после них, отвечает, берет ли деньги от российских оппозиционеров и были ли неудачи при эвакуации. И многое другое.
Содержание:
Зарплата Стрижака, деньги российской оппозиции, ответ про аудит
Были ли сливы и могут ли белорусские спецслужбы отравить активистов
Приговоры за донаты и форс-мажоры при эвакуации
Чего хотят гонцы от Лукашенко и будет ли торговля за политзаключенных
В чем трагедия Цепкало и Карач и кого Стрижак готов взять в поход
Зарплата Стрижака, деньги российской оппозиции, ответ про аудит
«Наша Ніва»: Ты говорил, что в «Байсоле» непосредственно финансами не занимаешься. А в чем твоя задача?
Андрей Стрижак: У нас есть специальные люди, которые финансами занимаются. Это специально сделано так, потому что не должно быть все сосредоточено в руках основателя. Это и с точки зрения безопасности очень важно, и с точки зрения распределения обязанностей. Если бы я занимался руками оплатой каждого платежа, это бы очень сильно меня ограничило в другом.
Моя задача — стратегический фандрайзинг, стратегическая коммуникация, общая стратегия развития организации (как мы можем работать, кто может быть нашими бенефициарами, где можем искать новых доноров) и публичные заявления.
«НН»: Миллион евро в год (столько донатов собрали за 2023-й) — это много или нет?
АС: Смотря с чем сравнивать. Если мы смотрим на ситуацию, как больной девочке собрали на укол 2 миллиона, как мы в августе-декабре 2020 года собирали суммы, то, может, это не так и много. Но с другой стороны, это та сумма, с которой можно платить помощь не просто нескольким десяткам людей, а планировать программные действия.
Для меня миллион — это базовый минимум того, что мы должны собирать в год. Если эта сумма будет уменьшаться, то это звонок, что что-то делается не так или что-то случилось с белорусским обществом.
Сразу спойлер: все хорошо с белорусским обществом, донатят, умеют. Если будет больше, то это свидетельство для меня, что больше людей из тех, кто переехал в Европу или США, стали на ноги, начали лучше зарабатывать, понимать, зачем делать донаты.
Помимо миллиона донатов, еще примерно миллион привлечен через различные международные структуры, национальные грантовые программы. Ровно такая сумма была привлечена в 2022 году.
Среди этих денег нет российских, мы не работаем с российскими донорами. Хотя они активно пытаются заходить на белорусское поле. Это фонд Горчакова, «Россотрудничество».
«НН»: А если предложат миллион от Ходорковского, откажетесь?
АС: С Ходорковским будем смотреть. К нам не приходили крупные российские оппозиционные деньги никогда, но мы достаточно плотно сотрудничаем с определенными акторами российского независимого поля — Макс Покровский, группа «Ногу свело» наши постоянные партнеры. Можно выделить журналистов Яна Шенкмана и Михаила Козырева, благодаря которым в сентябре 2020-го прошел марафон «Партизан Фест», собравший более 30 тысяч евро для белорусских репрессированных. С этими людьми мы будем работать, так как они проверены.
Насчет любого российского политика на Западе, как и к другим политикам, у меня сразу вопрос — зачем? Ведь у политиков свои цели.
«НН»: Сколько зарабатывает человек, который ворочает миллионами?
АС: Где-то 2500-3000 евро. Зависит от того, насколько много других активностей — иногда приглашают в качестве эксперта, поработать над аналитическими статьями. Скажу сразу, в 2023 году было немного таких предложений. Но с другой стороны, мне и так своей работы хватало.
«НН»: Было много попыток очернить фонд — и со стороны пропаганды, и со стороны отдельных деятелей оппозиции. Есть мнение, что это подорвало доверие к фонду.
АС: Не знаю, у кого такое мнение. Я во многом ориентируюсь на «Народный опрос». По его результатам, приблизительно 72-78% считают полезным то, что мы делаем. Я считаю это достаточно много, учитывая обстоятельства. Нам стало ясно, что те, кто нас поддерживал, те и будут поддерживать, а те, кто решил, что мы мошенники, работаем на Кремль, своего мнения не изменят. Хотя бывает, что люди меняют свою позицию, когда попадают в экстренную ситуацию и им приходится обращаться к нам за помощью. У нас нет правила, что мы хейтерам не помогаем.
«НН»: Пытались ли тебя шантажировать, чтобы перехватить деньги или фонд?
АС: Были какие-то фантазии, что это возможно. Учитывая то, что лично я не распоряжаюсь деньгами, то, если меня будут пытаться шантажировать, об этом будет знать моя команда. Это бесполезная история. Ведь я знаю, что при шантаже ты не сохранишь ту позицию, на которой в него вошел, в любом случае ты становишься человеком зависимым. И какие бы требования ни выполнил, ты все равно остаешься на крючке. Поэтому самое лучшее в таком случае — публичить ситуацию первым, даже если она тебе неудобна.
«НН»: Насчет аудита. Обычно аргументом, почему его не проводят, звучит, что это дорого и сейчас не все можно показать. А в будущем собираетесь ли обнародовать полностью информацию, чтобы общество могло проверить, как тратились деньги?
АС: Несколько организаций («Байпол» и Белорусская рада культуры), к которым были вопросы, нашли деньги и провели аудиты. И знаешь, что произошло? Ровно ничего. Никто не отреагировал: а, аудит, значит они чистые, никаких претензий.
Вопрос в чем. Я думаю, у тех людей, которые искренне хотят знать, куда потрачены деньги, больше вопросов вызывает не цифровой аудит, а организационный: почему были приняты такие решения, куда выделять деньги. А я тебе честно скажу, что у меня к себе есть вопросы: почему мы, например, поддерживали именно таким образом релокантов осенью 2020 года, нужно ли это было в таких суммах. У нас были тогда партнеры, с которыми бы я сейчас не работал.
У нас верификация тогда работала не лучшим образом, так как нам было сложно доказать политичность переезда многих, часть из них, безусловно, была экономическими мигрантами. Тогда все шло быстро, людей было достаточно много, и мы так потратили около 200 тысяч евро. Я бы сейчас сделал иначе.
Для меня, например, большой вопрос (и до сих пор он не отрефлексирован политиками) — это забастовка 2020 года. Была ли она достаточно подготовлена? Были ли у нас, как у «Байсола», деньги, чтобы компенсировать возможные потери, для бизнесов особенно?
«НН»: С учетом того, что забастовка тогда не состоялась, как считаешь: был смысл предлагать выплаты тем, кто пойдет бастовать?
АС: Многое делалось впервые. В Беларуси последний раз успешная политическая забастовка состоялась в 1991 году, были забастовочные комитеты, где все делалось по-серьезному. Каким бы ни был Советский Союз, там были атавизмы различных демократических систем.
В 2020 году такой системы не было, так как государственные профсоюзы представляли собой просто фикцию. Независимые профсоюзы были достаточно опытными, но небольшими командами, которые, скорее, работали как оперативная юридическая помощь, нежели как структурные объединения на предприятиях. И из-за этого произошла иллюзия, что рабочие, которые тогда погнали Лукашенко с МЗКТ, это не просто эмоциональные и разовые всплески. Мы думали, может быть, это система.
Почему не случилось той стачки, которую мы поддерживали? На мой взгляд, одна из причин — когда рабочие уходят в стачку, они, помимо прочего, имеют такой важный элемент, как стачечный фонд. А он формируется не из денег, которые даст «Байсол», а из зарплат самих людей. Пока все хорошо, они отдают взнос в профсоюз, а он часть этих денег направляет в стачечный фонд. Ты сам себе эти деньги и платишь. А не приходит «Байсол» или Невзлин и говорит: так, остановите завод, мне нужно, чтобы вы месяц стояли. Фактически для заводчанина ты выглядишь как новый работодатель. А для части это возможность ничего не делать и зарплату получать. Мне кажется, это очень важный аспект.
«НН»: Возвращаясь к аудиту. Будет ли он полностью открыт в будущем?
АС: Для меня вызовом являются две вещи: наши бенефициары и доноры. Если в Беларуси произойдет полная трансформация, если люди будут в полной безопасности и им ничего за это не будет, я не исключаю, что мы покажем тех, кто получал от нас помощь. Но даже в такой ситуации я не до конца уверен, что имею право озвучивать доноров. Ведь когда они нам донатили, у нас была позиция: мы не публичим наших доноров. Не готов ответить на данный вопрос. Понятно, что прозрачности будет больше, мы сами в этом заинтересованы. Ведь если посмотреть на наши сборы на сайте, из них сейчас разве больше половины — анонимные.
Были ли сливы и могут ли белорусские спецслужбы отравить активистов
«НН»: Какие пунктики по безопасности у тебя есть?
АС: Прежде всего, кибербезопасность. Все возможные двойные верификации, никогда не оставляешь свою технику без присмотра незаблокированной, мобильный телефон держишь при себе. Такие общие вещи. Если говорить о личной безопасности — просто смотришь, что вокруг тебя происходит. Это входит в привычку, приходится быть более внимательным, так как это часть твоей работы.
Если в 2020 году я говорил, что высылка белорусских дипломатов позитивно повлияла на безопасность, то сейчас такого сказать нельзя, так как система нелегальной разведки адаптируется под ситуацию. За три года, думаю, они отстроили сеть заново.
«НН»: В вашу команду пытались заслать агентов?
АС: У нас был достаточно известный случай со Светланой Галузо. Я не думаю, что это вопрос агентуры в чистом виде. Скорее всего, это была личная история, которая вот так плохо закончилась. В первую очередь для человека, не для нас.
У нас достаточно сложная система верификации. Я считаю, что она хорошо работает, потому что сбоев не было. И абсолютно все те обвинения к нам со стороны силовиков, что они получили доступ к нашей базе… Они обычно получают доступ к базам, который и так у них был — либо белорусских банков, либо белорусских криптобирж, либо иных белорусских систем, которые вынуждены разглашать эту информацию. С нашей стороны, подчеркну, сливов нет.
«НН»: Как думаешь, могут ли белорусские власти попытаться отравить кого-то из активистов?
АС: Две вещи, которые у нас всегда в фокусе: физическая ликвидация (или вывод из строя на долгое время) и похищение человека. Особенно первое может быть, так как белорусские спецслужбы с российскими плотно сотрудничают.
Но у меня есть ощущение, что пока они на такую методику не готовы идти. Я не исключаю таких возможностей в будущем, но на сегодня эта проблема мне кажется скорее потенциальной, чем реальной.
Что касается похищения или убийства, мы проходили специальный инструктаж. Есть техники, которые помогают не предотвратить, но сообщить об этом или изменить свое поведение.
Приговоры за донаты и форс-мажоры при эвакуации
«НН»: Что чувствуешь, когда видишь очередной приговор за донаты?
АС: У меня много друзей хирургов и много друзей железнодорожников. И у первых, и у вторых есть собственное кладбище, потому что ты работаешь в высокорисковой сфере, в которой цена твоей ошибки — жизнь другого человека.
К счастью, приговор за донаты — не смертный в большинстве случаев. Еще месяц назад я бы сказал, что люди не умирают, а садятся в тюрьмы, но есть Вадим Храсько — конкретный человек, который был осужден за поддержку «экстремистской деятельности» (политзаключенный умер за решеткой. — НН). Поэтому когда слышу, что посадили очередного человека за донаты, понимаю, что, с одной стороны, я призывал людей сделать этот донат, с другой — если бы не я, то кто-то другой создал бы такую систему. По состоянию на 2020 год у людей уже была готовность делать донаты, они уже делали их на «МолаМола», «Улее», через «Толоку». Просто кто-то другой сейчас сидел бы и отвечал на вопрос.
Это не оправдание — это понимание, что есть процесс, и ты играешь в нем определенную роль, ты не создатель процесса.
Приговоры за донаты близки потому, что люди с флагами выходили на дорогу — потому что это было призвание, люди хотели это делать. И никакой Нехта, никакой Мотолько или БГМ не могли бы заставить людей выйти на улицы. Побудило выйти желание восстановить свои права. То же самое с донатами.
Конечно, мы оказываем этим людям поддержку. Но для себя точно знаю, что не я выписываю им приговоры, не я сажаю, не я ломаю им жизнь. Это делают конкретные судьи, прокуроры, следователи.
«НН»: Тем, кому может грозить политическое преследование, ты часто советуешь уезжать. Внутри страны такие призывы многие воспринимают в штыки.
АС: Я нормально к этому отношусь. Я во многом провожу параллели с медиками. Врачи говорят: если вы будете бухать — вы умрете, если будет курить — вы умрете. Люди об этом знают и все равно пьют и курят.
«НН»: Так себе сравнение — жизнь в Беларуси и алкоголизм.
АС: Не просто жизнь в Беларуси. Я же не говорю всем уехать. Я говорю: чувак, у тебя есть три-пять эпизодов, ты там засветился, был активистом, в фейсбуке активно писал.
На что ты рассчитываешь? Что до тебя дойдут последним? Так не работает, они работают вразнобой. Или что быстрее случится победа? Может быть, но ты просто ставишь на кон свою жизнь.
Я людям просто объясняю, что они в высокой зоне риска. И тут человек должен сам взвешивать. Я никогда не нивелирую право человека оставаться там и тем, кем он хочет быть. Я просто советую пересмотреть подход к безопасности.
Жизнь одна, и если из нее ты 8-10 лет проведешь за решеткой, разве тебе будет от этого лучше? Со всеми, с кем я разговаривал после освобождения, эвакуации, просто отъезда, я не припомню ни одного случая, когда бы человек сказал: Нет, все-таки я бы вернулся и отсидел еще раз. Никто не хочет повторения этого опыта.
«НН»: Эвакуация — это дорого?
АС: Есть два этапа — до начала большой войны в Украине и после. До начала наши возможности были гораздо шире: люди в розыске, без паспортов, самые разные истории — мы могли с ними работать. Это стоило нам определенных денег.
Сейчас ситуация изменилась, опции, которые были, закрылись, но мы работаем в других подходах — это стоит гораздо дешевле. Не дороже за счет сложного, но обычного путешествия. С учетом, что в каком-то месте ты должен побыть немного дольше, где-то заплатить за гостиницу, питание, симку. Но это не суперзаоблачные деньги. И когда к нам обращается человек, у которого денег вообще нет, мы ищем их сами. Они не просто получаются, мы не можем пойти к институциональному донору и попросить на эвакуацию. Это всегда частные деньги.
«НН»: Расскажи о самом сложном кейсе эвакуации.
АС: Я не буду называть фамилии, обстоятельства и время, но разве самые сложные кейсы эвакуации — это люди с маленькими детьми до трех лет и люди с инвалидностью. Там приходилось придумывать чудеса эквилибристики. Но любая эвакуация сложна, так как нет гарантии, что будет все по плану, очень часто все меняется в последний момент.
Всегда есть разные варианты — более и менее рискованные, более быстрые и более медленные. И всегда это выбор за человеком.
«НН»: Были ли неудачные кейсы?
АС: Были. Есть часть драматических историй, они будут опубличены со временем.
Как и техника безопасности пишется кровью, так и здесь учишься на ошибках. Таких случаев было буквально несколько, но каждый из них для меня лично это очень психологически сложно.
«НН»: Чем эти случаи закончились?
АС: Не могу ответить на этот вопрос. Скажем так, никто не погиб в этом процессе. Они не увенчались успехом, человек не оказался в безопасности. Но мы продолжаем их поддерживать.
Чего хотят гонцы от Лукашенко и будет ли торговля за политзаключенных
«НН»: На конференциях, где обсуждаются политзаключенные, бывают гонцы из Беларуси, которые доносят посылы власти. Что они транслируют?
АС: Я не уверен, что белорусское государство готово торговаться за политзаключенных, потому что не понятно, что они могут себе выторговать. Ситуация 2010 года, когда это было возможно, отличалась очень сильно, так как Лукашенко был более-менее самостоятельен в своей игре с Западом. А что сейчас? Выпустит он политзаключенных — Европа снимет с него санкции или перестанет считать союзником России? Тогда это значит, что они откроют окно для торговли с Россией.
Я не вхожу в переговоры с этими людьми (в наших узких кругах они известны).
Посыл у них такой: давайте переворачивать страницу, не надо делать резких движений, давайте разговаривать. Вы сами виноваты, поэтому, если приползете на коленках, все будет хорошо. В принципе этот посыл и государство постоянно дает. Отчасти власть заинтересована, чтобы посеять в нас сомнение, чтобы расколоть единство внутри нас. Чтобы мы начали спорить. Эта грызня на руку лукашистам.
Даже если бы Лукашенко хотел торговли с Западом, деньги на какие-то травоядные темы (борьбу с ВИЧ,туберкулезом, трафикингом) — ну какая может быть борьба с трафикингом, если Лукашенко сам его организовывает?
«НН»: Представим, что демократические силы публично признают поражение. Это остановит репрессии?
АС: Нет, абсолютно.
Потому что для Лукашенко важно наказать каждого или заставить на коленях выпрашивать пощады. И еще — сама система так устроена, что она будет искать заговоры, теракты, еще что-нибудь.
Так как сами менты поняли, что политические статьи — это новые 328. Раньше они по той же системе сажали наркопотребителей. Это позволяло быстро и без особых хлопот получать новые бенефиты, звездочки, выходить на пенсию с хорошими показателями.
И я слабо представляю, как тигров, которые научены есть человечину, ты можешь отучить от этого.
Для этого нужно сделать жесткую реформу внутри системы. А способен ли на это Лукашенко и нужно ли это ему сейчас во время сильных исторических турбуленций?
Не думаю, что репрессии прекратятся при этой власти настолько, что можно будет сказать: вот, оттепель пошла. Пока идет большая война, вряд ли изменится отношение к мнимой пятой колонне внутри Беларуси.
В чем трагедия Цепкало и Карач и кого Стрижак готов взять в поход
«НН»: Три человека, которые открылись для тебя с позитивной стороны за последние годы.
АС: Тихановская, безусловно. Это абсолютная драматургия. Это история про Золушку, андердога, который в новую сферу для себя попал и там не утонул, сумел найти в себе силы, перестроиться, стать той, кем она сегодня есть. Теперь я вижу человека, который на своем месте. Она политик международного уровня, умеет разговаривать на равных с людьми, которые управляют западными государствами. При этом остается адекватным человеком в личной коммуникации.
У меня, например, изменилось отношение к Анатолию Лебедько. Раньше для меня это был человек партийный, достаточно странный иногда в публичной коммуникации. Но теперь я просто понимаю, что он был один из первых публичных политиков, когда еще никто не писал в фейсбуке. Я просто увидел его в этой ситуации с другой стороны — он гораздо более живой человек, чем может казаться, не пораженный этими медными трубами.
Скажу о такой общей категории — люди новые, пришедшие в нашу сферу из бизнеса, шоу-бизнеса, кино. Этот собирательный персонаж меня удивил не меньше, чем Тихановская. У людей было все, они могли заниматься своим делом, но в 2020 году что-то щелкнуло и они решили, что надо что-то менять. Они поставили на кон все — не могу сказать, что они проиграли. Они получили опыт, который не имели бы никогда. Ясно, что травматический, но, как и любой кризис, это пункт возможностей. Как ты этим воспользовался — это уже другое.
«НН»: С кем из белорусских политиков пошел бы в поход, потому что уверен в нем?
АС: Думаю, что с Тихановской бы пошел. Одна из причин — я знаю, что она умеет в командную игру, умеет делегировать. Не все в ее команде это умеют.
Сложный вопрос по поводу всех остальных политиков. Я не очень плотно работаю с политической сферой.
Если говорить об общественной сфере, то, безусловно, взял бы Мотолько, Леончика, взял бы всю ту команду, с которой я сейчас — в принципе, мы и есть в этом походе.
«НН»: Давай о личностях в политике, у которых нет симпатий к тебе. Выскажи свое мнение. Валерий Цепкало?
АС: Это трагедия, личная трагедия человека, на мой взгляд. Ведь человек в начале 1990-х имел очень большие шансы стать значимой персоной в истории Беларуси — посол в США, человек молодой, эрудированный, технократ. Но, на мой взгляд, там есть несколько основных проблем — человек так или иначе живет в идеологемах «русского мира», у него сильная ориентация на Москву, по крайней мере в тех высказываниях, которые он себе позволял.
Я понимаю его отношение ко мне. Пускай высказывает — он имеет на это право. Нет в Беларуси практики публичной дискуссии, и если она такой ценой будет развиваться, то пусть.
«НН»: Дмитрий Болкунец.
АС: Мне сложно что-то сказать об этом человеке, потому что он для меня терра инкогнита. Знаю, что он политолог, МГИМОшник, тоже московский товарищ. Но у меня даже нет антипатии к нему, когда мы вместе на какой-то панели что-то обсуждаем. Поэтому он для меня странный москвоориентированный субъект, критикующий Тихановскую.
«НН»: Ольга Карач.
АС: С Ольгой Карач сложная история. У нее другая трагедия.
Если у Цепкало это трагедия недореализованности, то Карач долгое время в Литве была главным эмиссаром белорусского демократического сообщества. Литовцы к ней прислушивались, она была вхожа в разные кабинеты. Но тут случилось падение метиорита в виде наших приездов.
Появляется много разных центров влияния, и Ольга стремительно начинает терять свои рычаги и значимость. И из-за этого начинаются различные попытки привлечь к себе внимание: день X, история с Федутой и Зенковичем.
Сейчас мне жалко человека в таком состоянии, ей приходится проходить суды. Но она сама конструктор ситуации, в которой оказалась.
«НН»: Твое отношение к Зенону Позняку?
АС: Он для меня такой мем. Я ситуацию с Зеноном примеряю на себя: Андрей, будет тебе 80, грызи себя за пальцы, но не делай так. Не нужно выставлять себя истиной в последней инстанции, на всех вешать ярлыки. Лучше занимайся бортничеством, ходи за грибами. Знаешь, я очень люблю художественный прием, когда к супергерою, который уже на пенсии, приезжает чувак и говорит: без тебя никак, надо последний раз выйти. Но пытаться сильно влиять на политику страны, в которой ты не был последние несколько десятилетий, пытаться разобраться в том времени, которое убегает от тебя и ты не понимаешь каких-то моментов — для меня это печально.
Да, Позняк часть нашего политического поля, он хорошо его отделывает, такой самородок, диамант. Он пробуждает различные дискуссии. Поэтому почет и уважение господину Зенону за то, что было сделано в 1980-х, его право делать то, что он делает сейчас.
Прогнозы, выборы и «говорит по-русски — значит русский»
«НН»: Пару прогнозов от тебя. Как на ситуацию в Беларуси повлияют нынешние выборы в России?
АС: Де-факто то, что сейчас происходит в Беларуси, — это ползучая аннексия. Поэтому ухудшения конкретно под выборы я здесь не ожидаю, вижу просто, что стратегически это очень плохой процесс и он будет продолжаться. Если Путин остается в рабочем состоянии, то, безусловно, это будет очень агрессивная политика по поглощению Беларуси. Постепенная, но он как boa constrictor, который постоянно душит свою жертву, пока не задушит. По состоянию на сегодня я не вижу окна возможностей.
Беларусь — поле для экспериментов: насколько ты можешь зажать общество, насколько сильно влиять на людей? Так вот Россия не достигла еще белорусского уровня внутренних репрессий. Там будет постепенное зажимание гаек и, как по закону сообщающихся сосудов, оно будет перетекать друг в друга. За этот год вряд ли произойдет что-то кардинально новое.
«НН»: Белорусские выборы-2025 — чего ожидать?
АС: Новой волны репрессий, новых системных уголовных дел, таких, как против Координационного совета или против правозащитников. Не знаю, кто на этот раз станет жертвой, но силовикам нужно ее найти, чтобы героически раскрыть дело и всех пересажать. Надо готовиться к худшему, надеяться на лучшее (разговор был до атаки силовиков на родственников политзаключенных. — НН).
«НН»: То есть ждать, что после выборов…
АС: Оттепель? Нет.
По тем фидбекам, которые до меня доходят изнутри системы, они утратили доверие к ситуации. Потеряли доверие к «подотчетному населению».
Они раньше думали, что люди просто глупые, ленивые, а тут власть увидела в 2020 году, что люди могут быть разными. Поэтому этот страх, неуверенность будет конвертироваться в насилие и репрессии дальше. Они сами не верят своим словам, что победили. А люди не покорились — мысли их никто не заберет. Никто ничего не простил и не забыл. Это ситуация замороженного конфликта. А это значит, что когда-нибудь он снова выстрелит. И Лукашенко это понимает.
«НН»: На что сейчас важно направлять средства?
АС: Есть несколько сильных вызовов. Один из них — у людей, уехавших в другие страны и попавших в ситуацию, в которой они могут спокойно развиваться, делать бизнес, воспитывать детей, есть тенденция к растворению в новых условиях. Белорусы просто становятся сначала частью общества, а потом и гражданами других стран. Особенно это касается людей, не имевших национально-ориентированные ценности до 2020 года. Ведь никто не хочет ассоциировать себя с «русским миром» или белорусским лукашизмом, а альтернативы они для себя часто не видят. И присоединяются к самой сильной вай-фай сети: становятся поляками, например.
Я думаю, что нам очень важно сейчас инвестировать в культуру. Самая легкая инвестиция в этом плане — переход на белорусский язык, как бы странно это ни звучало. Есть разница, на каком языке.
Я недавно дискутировал с демократически настроенным прогрессивным молодым россиянином, и от него проскочил тезис: говорит по-русски — значит он русский.
Вот так оно и происходит. Люди, у которых есть ориентация на русскую культуру, литературу, так или иначе будут приобщены к другому. В другой системе будут их мысли, они будут слушать русских опинионмейкеров. Я не говорю, что они плохие — они просто другие. Это другие национальные интересы.
Как показывать альтернативу? Должны быть произведения литературы, должна быть качественная музыка на самый разный вкус — электронщина, рок, классическая.
Также нужно вкладываться в культуру благотворительности. Это культура пробуждает те базовые вещи, которые у нас уже есть. Ведь сам принцип толоки близок белорусскому архаичному обществу: сгорел дом — всей деревней скинулись, отстроили. Эта модель поведения должна культивироваться и дальше. Это дает возможность людям быть более свободными от государства. Я не сторонник анархизма, но общество должно многое само контролировать и регулировать, без ожидания государственных программ. Тут же не только о деньгах, но и о чувстве единения.
И третье — надо понимать, что нация без конкретной страны существовать не будет. Мы не построим новую Беларусь не в Беларуси. У нас есть наш кусок земли и там живут люди, которые понимают разницу между бабкой и драниками, понимают, что такое шуфлядка, почему чувствуют себя хорошо, когда возвращаются.
Мы все подпитываемся от той Беларуси. Важно иметь личный контакт с людьми, которые там, пытаться их понимать. Одна из задач лукашизма — поссорить детей и родителей, разбить семейные контакты. Если человек не имеет прошлого, он и будущего не будет иметь. Надо, как говорил политзаключенный Владимир Мацкевич, постоянно думать Беларусь и помнить, что рано или поздно мы должны стать хозяевами своей земли. И поддерживать весь движняк, который может этому способствовать. Если видите, что кто-то работает против идеи белорусской, это не ваш союзник.
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ
Комментарии
А, сапраўды ж: калі рускамірны цёпла ўладкаваўся - гэта ўжо перамога. “Уцякай з краіны, губернія! І з Цапкалай ніхарашо палучілась, хто б мог падумаць! Толькі пракляты Пазьняк чамусьці загадзя ведаў, але ён жа для мяне не аўтарытэт.“
Жахоцце ў галаве.