«Под голову подкладывал туалетную бумагу вместо подушки». Экс-политзаключенные рассказали, как выжить в карцере
«Под голову я подкладывал туалетную бумагу вместо подушки. Эти 48 дней были для меня самыми тяжелыми из полутора лет отсидки», — говорит один из бывших политзаключенных о днях в ШИЗО. Карцерами и штрафными изоляторами наказывают многих политических. Что происходит внутри — камеры и человека? Мы попросили трех бывших политзаключенных поделиться своими воспоминаниями об этом времени.
«Эти 48 дней были для меня самыми тяжелыми за полтора года отсидки»
Дмитрий Фурманов:
«Провел 33 дня в карцере в тюрьме и еще 48 дней в ШИЗО. Это почти одинаковые места, только в карцере еще дают матрас с постельным бельем, которые на день выносишь за дверь, и каждый день есть прогулки, не длиннее часа.
В колонии проверяли вещи, которые были у меня в сумке, чтобы узнать, соответствуют ли они описи. Каждый заключенный должен иметь опись всех вещей, находящихся у него в сумке и в тумбочке возле кровати. Например, ты взял что-то из сумки и положил в тумбочку, а оно не должно там быть, или просто что-то не совпадает, это считается нарушением.
Другой политзаключенный неправильно мне показал, как заполнять эту опись. Подозреваю, что он мог это сделать специально, ведь когда потом мы начали выяснять отношения с дневальным, он возмущался, мол, что же вы, змагары, не хотите нормально жить. Так вот, тот заключенный сказал мне записывать в опись все вещи, а надо было писать только о тех, что у меня в сумке. Меня проверили, нашли нарушение и отправили на комиссию. Я написал объяснительную, и мне сказали, что это очень грубое нарушение, поэтому нужно идти в ШИЗО.
Так я попал туда на первые десять суток, а потом стало понятно, что у них есть установка не выпускать меня оттуда. Они постоянно составляли какие-то рапорты, например, говорили, что в помещении, где я был, не убрано, хотя там все было чисто.
Заходили как-то с фонариком и чуть ли не пальцем проводили, чтобы проверить поверхности на наличие пыли. Пыли там не было, зато они нашли маленького паучка в углу. Говорят: надо писать, что в камере паутина, так как в камере есть паук. Так я получил еще десять суток в ШИЗО.
В помещении, где находился, была видеокамера, и между санузлом и камерой была перегородка. Я сидел возле перегородки, меня не было видно. Сидеть в камере можно, лежать нельзя, и они посчитали, что я лежал, хотя если бы это было так, они бы меня видели. И снова новые сутки.
Еще составили рапорт за то, что якобы не был одет по форме. Там постоянно было холодно, и я был вынужден часто делать физические упражнения. Как-то я вспотел, решил помыться и снял верхнюю робу, и все — прибежали и сложили на меня рапорт.
Всегда признавал вину, просил [в объяснительных], чтобы строго не наказывали. Потом перестал писать объяснительные, так как понял, что у них установка держать меня там до конца.
В моей камере ШИЗО были две кровати, которые на день прикреплялись к стене. Комната в длину где-то метров пять, в ширину — метра два. Под потолком окно, из которого ничего не видно, на нем решетка. Если нужно, можно попросить, и тебе специальным ключом откроют окно.
Под окном стоит небольшой столик со скамейкой, все это прикручено, никак не переставить. Под окном, у стола, находится очень слабенькая батарея, которая почти не греет, даже если включили отопление. Кроме двери, чтобы попасть в камеру, нужно отпереть решетку: сначала идут двери, а потом — решетка.
Кровать имеет в составе металлические конструкции, она очень тяжелая, килограммов сто, и чтобы поднять ее вверх, нужно было каждое утро просить помощи у охранника. Еще была раковина и туалет-дырка. В ШИЗО нельзя иметь постельное белье и матрасы.
Под голову я подкладывал туалетную бумагу вместо подушки — не то же самое, но лучше, чем ничего. Было очень холодно, поэтому приходилось каждые два часа ночью просыпаться и делать физические упражнения.
Можно взять с собой полотенце, зубную щетку и пасту, мыло и, кажется, тапочки. Отдельно, в коридоре возле камеры, есть полка, где хранятся другие твои вещи, например, принадлежности для душа, дезодорант, станок для бритья.
Эти 48 дней были для меня самыми тяжелыми из полтора года отсидки. Чем там занимается человек? Ходит из угла в угол, больше там нечего делать. Можно негромко петь песни, если это никому не мешает, читать стихи наизусть, иногда можно немного посидеть на полу и сделать какие-то физические упражнения.
Наверное, не каждый это вынесет, мне было тяжело уже на третьей-четвертой неделе. Возможно, чем дольше ты там находишься, тем больше привыкаешь, но я уже не знал, что там делать, все казалось каким-то бесконечным, словно нет выхода, и я там останусь навсегда.
Поскольку нечем заняться, в ШИЗО ты постоянно прокручиваешь в голове, что с тобой было, как ты прожил жизнь и что может быть дальше. Думаешь о том, что тебя ждут родные и близкие люди, что ты не один и нужно просто пережить этот момент, тогда все будет хорошо. Это и помогло выдержать.
Думаю, это место может повлиять на психику. Ты каждый день находишься в одном и том же пространстве, тебя оттуда выводят, только когда приходит адвокат, или на какую-то медицинскую проверку. А так сидишь там целые сутки, нечем заняться. Крутишь в голове одни и те же мысли — от этого, наверное, можно сойти с ума.
Конечно, это пытка».
«Для того это и делается, чтобы максимально затравить человека психологически, уничтожить его как личность»
Игорь Банцер:
«Сидел в ШИЗО два раза, когда был под следствием в гродненской тюрьме — пять и десять дней. А потом попал туда, когда находился на химии, и сколько я там сидел в ШИЗО, я уже не посчитаю, точно больше месяца. За что получил первый раз ШИЗО в Гродно, я не помню, а второй раз меня туда посадили за перформанс. Нарушил внутренний порядок, согласно которому нужно бережно относиться к имуществу тюрьмы, выцарапал на дне тарелок четыре английские буквы — АСАВ. Мне хотели пришить экстремизм, но отправили в ШИЗО за нарушение распорядка.
На химии же были чисто формальные доцепки: мол, был небрит, спал на стуле, когда этого нельзя было делать.
В гродненской тюрьме ШИЗО выглядел стандартно: со шконкой, пристегивающейся к стене днем, и лавочкой. Это маленькое помещение, полтора или два на три метра, рассчитанное на одного человека, где он целый день ходит и думает о своей судьбе. Когда же я был на химии, на территории исправительного учреждения не было камеры для ШИЗО, поэтому для отбывания они вывозили или в Витебское СИЗО, или в городок в 25 километрах от Витебска. Там было более комфортно, чем если бы ты сидел в гродненской тюрьме.
Понятно, что никакой постели там нет, только вечером выдают вату, чтобы ты мог на ней мягко поспать, и зубную щетку. Там нельзя ни писать, ни читать, ни с кем-то переписываться. Основное наказание в том, что ты просыпаешься в 6:00 и до 22:00 вечера, 16 часов, находишься на ногах, и когда ты сидишь один, то остаешься наедине со своими мыслями. Хотя когда сидишь с людьми, у которых очень узкое мировоззрение, то на третий день с ними уже не о чем разговаривать.
Условия там очень тяжелые, в том числе тяжелые психологически. Когда сидишь в тюрьме, привыкаешь к внутреннему распорядку, правилам поведения, и так и живешь, а в ШИЗО все меняется. Ты остаешься наедине с собой, и так проходит день за днем.
Всегда всем привожу пример о бывшем политзаключенном Михаиле Жемчужном — кажется, он провел в ШИЗО 275 дней в течение календарного года. Нужно иметь очень сильную психику, чтобы не сойти с ума и не начать заниматься какими-то странными вещами, ведь в таких условиях даже случаются попытки самоубийств. Когда я сидел в ШИЗО в Витебске, там был парень, который с детства во всех этих делах. Для него не было бы проблемой выкрутить какой-то шуруп или найти кусок скрепки в документах по делу, которые тебе передали. Человек, находящийся в отчаянии, найдет варианты.
Психологически это очень тяжело. Я и так сидел под следствием один, поэтому привык к одиночеству, но могу себе представить, как чувствуют себя люди, которых сажают в ШИЗО на химии. Гуляешь там, напрягаешь несчастных сотрудников, шатаешь систему изнутри, а потом тебя закрывают в камеру — получается изоляция от микросоциума, каким бы он ни был. Когда ты сидишь в тюрьме, колонии или на химии, ты общаешься с людьми, создается окружение, как говорят, ты семействуешь, с кем-то пьешь кофе или завтракаешь, а с кем-то не общаешься. Все как в нормальной жизни. А если тебя из этого вырывают, тем более не на день, а на долгий срок, это стресс.
Хотя время от времени встречался с закоренелыми преступниками, и они привыкли к тому, что у них постоянные проблемы с администрацией. До 2020 года в тюрьмах было сложно найти нормальных людей, отчасти там были те, кто сознательно нарушал закон, и понятно, что у них психика заточена под все это. А если в ШИЗО попадает политический заключенный, попавший под раздачу, ему, безусловно, очень тяжело.
Могу говорить только за себя, так как это очень личное дело. Меня выручало большое количество проектов в голове, а также концертов, песен и воспоминаний, я все-таки немножко поездил по миру. А если у тебя нет того, за что можно зацепиться, я даже не знаю, как человек будет себя чувствовать. Я как-то выжил, но моментами было очень тяжело.
Для того это и делается, чтобы максимально затравить человека психологически, уничтожить его как личность, ведь к физическому дискомфорту привыкаешь, а психологический для неподготовленного человека очень тяжелый.
Думал о детях, которых очень люблю и которых не видел, с которыми хотелось бы немножко больше времени провести. Понимал, как за меня переживали родители, и волновался, чтобы у них ничего не случилось со здоровьем, потому что, наверное, тяжело, когда происходит такая несправедливость. Мол, влезаешь в политику, что же ты делаешь? Родители у тебя старые, и если у них что-то случится со здоровьем, еще будешь себя чувствовать виноватым.
Кажется, такие мысли там у всех. Есть такая тюремная поговорка, с которой все соглашаются: все пройдет, главное, чтобы родные были здоровы. Слышал ее и от уголовников, и от сотрудников этих объектов. Мыслями ты там с родными и близкими, и от этого некуда деться, ведь все мы люди.
Согласно законодательству, карцер — это наказание в наказании, которое ты можешь абсолютно легально получить за нарушение правил внутреннего распорядка. Формально это не пытка, да и фактически я бы это пыткой не назвал. Если ты сидишь по каким-то надуманным статьям, имеешь несправедливый приговор, если ты лишен контакта с волей, то какая разница, проведешь ли ты пару лишних дней в карцере? Все равно твои права нарушены.
Наверное, это не пытка, а скорее создание крайне неудобных условий, продолжение всех процессов, происходящих в стране. Нет смысла ждать от этого государства, что оно будет тебе создавать какие-то праздничные условия. У нас ужасные приговоры, шьют уголовные дела на десятки лет, и когда человека направляют в карцер, нужно к этому относиться как к части давления на оппозицию и противников режима.
Надо помнить, что все это — испытание, и мы должны его пройти, так что призываю всех сохранять оптимизм и позитив».
«Пару раз сотрудники чуть не падали, и это была большая потеха»
Денис Демух:
«Я пробыл 10 дней в карцере в Жодино [в тюрьме]. Дважды меня заметили, когда устраивал межкамерную связь, третье нарушение мне поставили, когда увидели, что лежу на кровати днем, за все это и направили в карцер. Позже, когда попал в ШИЗО в колонии, в первое нарушение мне записали, якобы был небрит, второе нарушение — разговоры в строю, и третье — оставление локального участка. В тот день в колонии был турнир по волейболу, и я пошел в другой отряд за мячом, и не нашел оперативника, и это посчитали нарушением. Что касается разговоров в строю, это и так бывает, просто нужно было придраться ко мне как к политическому. И ты не можешь сказать, мол, другие разговаривают, почему же у вас претензии ко мне, потому что иначе тебе будет хуже.
Когда я попал в ШИЗО, в день, как меня должны были выпускать, пришла утренняя проверка. Как открыли дверь, на пол упал маленький кусочек штукатурки. Оперативник прошелся, пыли не заметил, но увидел эту штукатурку — и мне продлили ШИЗО на восемь дней с выходом на работу.
Работали мы в камерах ШИЗО, где крошили щепу. Щепа — это дерево, и когда ее раскалываешь, внутри труха. То есть когда работаешь, постоянно идет пыль, и ты этим дышишь. Средств защиты там не было, тебе просто давали киянку, чтобы раскалывать щепу. А если бы ты не согласился выйти на работу или не выполнил бы трудовую норму, продлили бы ШИЗО еще на десять суток.
Но под конец мне еще докинули десять суток, и почему-то посадили в камеру с другими ребятами, хотя политические обычно сидят в ШИЗО одни.
Карцер в Жодино — то, что мне больше всего не зашло. Да, в ШИЗО тоже было тяжело: ни матрасов, ни подушек, кровати деревянные с железными вставками. В карцере же давали подушку, одеяло и матрас, но условия были тяжелые. Был конец мая, когда должно быть тепло, но там было очень сыро и влажно, подвальное помещение. Иногда выводили на прогулки, и я старался гулятьт побольше, так как тяжело находиться в камере без воздуха. Там открывалось окно, но совсем немного, про вентиляцию вообще молчу: в ШИЗО, как мне рассказал потом контролер, вентиляции забиты и их никто не чистит, в карцере вентиляция тоже ни на что не влияет.
Насчет еды — когда ее разносил нормальный баландер, можно было попросить, и тебе накинули бы еще порцию. В обычных условиях эта дополнительная порция тебе не нужна, ведь можно есть продукты из передач, но в ШИЗО без этого очень тяжело. В 6:30 получаешь завтрак, и потом сидишь до 14:30, ждешь, пока дадут обед, то есть разбежка была 6—8 часов.
О чем думал в ШИЗО? Отчасти про посылку от друга, так как там было много продуктов, боялся, чтобы не испортились. Но мне подписали вовремя разрешение получить посылку, там даже колбасы не испортились.
Не сказал бы, что у меня с собой в ШИЗО ничего не было, мог взять зубную щетку, пасту, мыло и полотенце, и это уже немало. Чем мы там занимались? Иногда делали физические упражнения: кто-то — чтобы согреться, кто-то — чтобы держать себя в тонусе. То есть можно чем-то себя занять, нужно только желание и фантазия.
Например, когда нужно было мыть камеру, мы брали по 2—3 куска хозяйственного мыла, чтобы пол был чистый. Когда моешь пол водой с мылом и заходит сотрудник, он начинает немного скользить, и мне это больше всего нравилось. Пару раз они чуть не падали, и это была большая потеха.
Главное в ШИЗО — не поехать крышей, ведь целыми днями ты в четырех стенах. Зато там у тебя очень много времени подумать и поразмышлять, и никто тебе не мешает, хотя ШИЗО — это и не круто. В начале было очень много пессимизма, ведь к тебе могут придраться много за что: за маленькую паутину, за то, что где-то не убрано.
Если у тебя сильная психика, ты это выдержишь, но есть люди, кто это не вывозит. Они не знают, чем заняться, начинают кричать, кто-то вскрывается. ШИЗО — большое испытание, возможность закалить себя еще больше. Некоторые после него становятся еще более агрессивными с персоналом, готовыми на забастовку или голодовку. Это делают, чтобы достучаться до персонала, чтобы выполнили просьбы — например, чтобы позвали медика или отрядника.
Помню, как в декабре 2021 года в ШИЗО посадили блогера Сергея Петрухина, я был с ним в одном отряде. Тогда [активист] Максим Винярский, который тоже там сидит, начал забастовку: он ходил с отрядом к столовой, но не входил в нее и не ел. Другие также начали бастовать, когда Петрухина посадили в ШИЗО, не выходили на работу.
Получается цепочка: посадили в ШИЗО одного политического — его знакомый не вышел на работу. Его тоже забросили в ШИЗО, но у него еще три знакомых, которые начинают бастовать, а у них еще десять знакомых и так далее. Причем нам ставили нарушения за то, за что неполитическим узникам просто дали бы замечание, нам просто не давали свободного воздуха. За нарушение тебе дают десять суток ШИЗО, а неполитическому — пять, то есть все зависит от того, какого цвета у тебя бирка, желтая или нет. Если желтая — ты или политический, или склонный к суициду, и если политический, точно получишь более жесткое наказание».
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ
Комментарии