Сталинские репрессии в Беларуси были безжалостными и к близким репрессированным: жен «врагов народа» ссылали в лагеря, а детей отдавали в детские дома, где в них воспитывали ненависть и презрение к своим родителям. Многие из них услышали странное слово «Беларусь» только в достаточно сознательном возрасте, но все равно вернулись на незнакомую родину, чтобы возродить память о своих родителях и других жертвах террора. Одна из таких историй — история дочерей белорусского поэта Тодора Кляшторного, который был убит в «Черную ночь» с 29 на 30 октября 1937 года.
Творчество белорусского поэта Тодора Кляшторного было минорно-меланхоличным, но при этом удивительным образом сочеталось с иронией. Он пародировал, явно или скрыто, произведения других творцов, дразнил их, не заботился о своем виде и так же не отшлифовывал каждую свою строчку. Ко всему же был членом объединения с шутливым названием «Общество любителей выпить и закусить».
Его творчество было популярным среди молодежи, но критики безжалостно громили его. Так, например, критик Владимир Седура заявлял, что «…эта пьяная, подгитарная лирика является выражением настроений подонков современного общества». Многие из писателей, кого Седура обвинял в «нацдемовских» и «троцкистских» отклонениях, позже были арестованы и исчезли, но и сам сталинский критик был репрессирован.
С целью развала литературного объединения «Узвышша» советские спецслужбы приглашали молодых членов в ЦК партии, где с ними проводили беседы и настраивали против своих коллег. Одним из таких был Кляшторный, который был склонен к алкоголю, а потому его там подпаивали. В какое-то время его коллеги начали подозревать, что Кляшторного завербовали в ГПУ в качестве агента-информатора.
Но сам Кляшторный эту систему презирал и открыто писал в своей поэме: «Ходзім мы пад месяцам высокім, а яшчэ — пад ГПУ». Арестован Тодор Кляшторный был 3 ноября 1936 года в Минске.
Допрашивали и жену Янину, которая осталась одна с дочерьми. На момент допроса матери старшей дочери Тадиане (ее имя составлено из начал имен Тодора и Янина) было 6 лет, средней Весналине — 4 года. Младшая дочь Майя родилась в последний день мая 1937, через полгода после ареста отца, но его жене удалось добиться свидания. «Мама видела отца, отец видел недоношенного, но живого младенца», — рассказывала после Майя Кляшторная. На момент допроса матери ей было всего 3 месяца.
Внесудебным органом НКВД 29 октября 1937 года Тодор Кляшторный признан виновным в том, что с 1926 года являлся участником контрреволюционной организации и проводил контрреволюционную работу в Минском педагогическом техникуме, и приговорен к высшей мере наказания. Его расстреляли 30 октября 1937 года, как и более сотни представителей элиты белорусского чиновничества, науки и культуры.
«Маме говорили: 10 лет без права переписки, и она верила в это — и в Акмолинском лагере, и после на поселении в Сибири, удивлялась, почему отец нас не ищет, 10 лет же прошло, «он, наверное, уже дома и нас ждет».
Янину забрали вместе со слабым от рождения младенцем на руках. Сразу попала в вагон с заключенными, где и узнала о заочном своем приговоре, стандартном для членов семьи репрессированных, — 8 лет исправительно-трудовых лагерей.
Вместе с дочерью попала в Акмолинский лагерь для таких жен «врагов народа» (АЛЖИР). Две старшие дочери Кляшторных находились сначала под опекой сестры Тодора — Александры, которая когда-то ухаживала за своим маленьким братом, а потом в детском доме в далекой Мордовии.
Маленькая Майя, однако, запомнила лагерную жизнь как счастливый период своего детства, ведь рядом была мать. И не только родная, все заключенные женщины были детям «мамками», а все дети были и их детьми:
«При любой возможности бежали в детский барак, чтобы обнять, приласкать, подкормить, погулять или со своим ребенком, или с чужим — зависело от того, на сколько детей хватало их женского тепла».
Но в пять лет счастливое детство резко закончилось, когда их разлучили с матерью, погрузили в кузов полуторатонки и увезли в детский дом, в поселок Осакаровка посреди казахстанской степи.
В десяти тесных бараках дети спали на кроватках по двое, валетом. Майя спала по соседству с Ридой Рыскуловой, дочерью репрессированного казахского политического деятеля. Майя вспоминала, что утром они щупали друг друга, чтобы проверить, живы ли. Смертность в Осакаровке была чрезвычайно большой даже для лагерного детского дома.
Чувствовался постоянный холод, голод и враждебное, издевательское отношение со стороны сотрудников. «Вы, выродки, дети врагов, чего вас и кормить? Подохните — никто не пожалеет».
Детей обрабатывали идеологически, чтобы привить любовь к товарищу Сталину, а ненависть и отвращение за искалеченную жизнь — к своим родителям, то есть к «врагам» и «предателям». Это воспитание оставляло неистребимый след в головах детей, мало кто из них впоследствии мог ужиться со своими реабилитированными родственниками. Но дети из «АЛЖИРа» держались вместе, помогали и поддерживали друг друга.
Детям меняли имена и фамилии, заставляли отрекаться родных.
«Один из самых счастливых моментов, который я помню до сих пор, это когда в Осакаровку приехала мать Риды Рыскуловой, три дня прожила в нашем бараке и каждый вечер пела нам всем колыбельную перед сном. И так было жалко уснуть и проспать это счастье…»
Однажды в детский дом пришла незнакомая женщина, которая освободилась из Карлага и знала ее отца Тодора Кляшторного. Она специально отыскала восьмилетнюю Майю, чтобы передать ей скромный гостинец — стаканчик семечек и два маленьких яблочка, с которыми детдомовский ребенок даже не знал, что нужно делать.
Но главным подарком были слова незнакомки:
«Твои родители прекрасные люди, они ни в чем не виноваты — ты никому не верь и никого не слушай! Ты должна любить и гордиться своими родителями. Твой отец — известный белорусский поэт. Твои папа и мама родом из Белоруссии. Запомнила? Из Бело-рус-сии».
Восьмилетняя девочка, дочь одного из лучших белорусскоязычных поэтов своего времени, впервые услышала это слово и не имела представления, где это. Но этот случай, можно сказать, вырвал ее из идеологического советского забвения, поселив мечту однажды увидеть своих родителей и незнакомую Беларусь.
Правда, этого могло никогда не произойти. С рождения слабая Майя в лагерном детском доме окончательно подорвала свое здоровье. Мать забрала ее только в 1947 году, так как к 8 годам лагерей ей докинули еще два года. В Беларусь, уничтоженную войной, они тогда не вернулись, жили в поселке в Омской области. У Майи были большие проблемы с позвоночником, семь лет она была прикована к больничной койке. После тяжело перенесла менингит, полгода провела без сознания. Когда однажды девочка попросила вынести ее на воздух, врачи посчитали, что это последняя ее просьба.
Но она выжила и даже спасла себя сама — написала письмо в газету, в котором рассказала о себе и других детях больницы, доживавших здесь свой век. После письма нашли хирурга, который ставил на ноги солдат во время войны, он сумел то же самое сделать с Майей.
Старшая сестра Тадиана, которую в родной деревне отца Поречье звали просто Тадина, вернулась в Беларусь раньше, окончила Лепельское педагогическое училище, после несколько лет учительствовала на Браславщине. К ней и направилась Майя, сумевшая вернуться на родину, в незнакомую Беларусь, лишь в 1955 году.
Она была поражена богатством местной природы и удивительными белорусскими словами. Она любила эту землю еще до того, как впервые увидела.
Тадиана имела собственную семью, но приютила своих младших сестер, помогала им как могла расти и приобретать знания. После преждевременной смерти мужа ей пришлось одной поднимать троих детей. Но это, видимо, было ее призвание, так как она тоже стала воспитателем в детском саду. А еще, как отец, писала стихи — тоже для деток.
Здесь, на родине, Майя больше не болела, окончила за два года школу, после Минский архитектурно-строительный техникум, поступила в Московский инженерно-строительный институт. Вновь вернулась в Беларусь уже дипломированным специалистом-архитектором, работала в «Белпромпроекте» в отделе генерального планирования, где занималась вопросами градостроительства.
Одной из ее главных целей жизни было узнать своего отца, Тодора Кляшторного, как можно больше. В библиотеках книг репрессированного поэта отыскать было невозможно.
Майя познакомилась со всеми писателями, кто знал Кляшторного. Позже она познакомится также с Алесем Адамовичем и Василем Быковым, моральными лидерами нового поколения белорусской интеллигенции.
Вместе с матерью по подшивкам газет 1920—30-х годов Майя собирала его стихи, переписывала, восстанавливала, и после многолетней борьбы с советскими критиками все же добилась в 1960 году издания книги избранных стихотворений своего отца «Залатое вязьмо». По отцовским стихам она выучила и белорусский язык, который в сиротском доме она не слышала.
Мать, которая сильно болела, выхода книги не дождалась и скончалась в 1959 году, в 49 лет. Майе в увековечивании и популяризации творчества своего отца всегда помогала ее родная сестра Тадиана.
В 1980-х Майя Кляшторная стала одной из первых поднимать вопрос восстановления исторической правды. Открытие в 1988 году Куропат, места расстрелов 1937—1941 годов, стало настоящим потрясением в белорусском обществе. Тогда же с целью раскрытия массовых репрессий, выяснения количества тех, кто погиб в Беларуси, в местах ссылки и заключения, и увековечения их памяти был основан «Мартиролог Беларуси».
Первым его председателем был Зенон Позняк.
В деятельность «Мартиролога Беларуси» активно включилась и Майя Кляшторная. Она работала в комиссии, которая собирала сведения о репрессированных. К ней шли люди, которые стремились выяснить судьбу репрессированных родных, которые искали и собирали соответствующие документы. После перехода Позняка в политику именно Кляшторная возглавила общество.
«Это было пробуждением народа. У людей словно пелена с глаз упала. Уже тогда появилась публикация «Куропаты — дорога смерти», были проведены исследования, документировались воспоминания свидетелей. Среди инициаторов создания «Мартиролога» первым был Василь Быков. Он поспособствовал тому, чтобы статья о массовых расстрелах в Куропатах была напечатана в еженедельнике «Литература и искусство». А первым слово «Мартиролог» произнес Зенон Позняк», — вспоминала Майя Тодоровна.
Майя Кляшторная на «Чырнобыльскім шляху»
В 1989 году за подписью всех трех дочерей Кляшторного было напечатано письмо, которым начинался разговор о том, каким быть памятнику в Куропатах.
«Тяжкие невзгоды выпали на нашу жизнь, на жизнь семьи «врага народа», но стоило их терпеть и жить хотя бы ради того, чтобы дожить до этих дней — дней правды и справедливости. Куропаты — это кусочек многострадальной нашей Родины, это наша боль, наша печаль, наша горькая неизбывная память…»
Кляшторная была постоянной участницей всех памятных шествий на Куропаты. Этому мемориалу она посвятила себя не только как активистка, но и как специалист в области архитектуры и градостроительства — она стала научным руководителем комплекса.
По просьбе Кляшторной для Куропат были изготовлены первые дубовые и сосновые кресты, а потом и самый большой крест. По ее же инициативе в 2013 году на мемориале были поставлены большие граничные камни с датами «1937—1941». Мечтала Кляшторная и о музее в этом месте, но планам этим пока не суждено сбыться.
Как научный руководитель мемориального комплекса «Куропаты» Майя Кляшторная призвала Лукашенко остановить строительство скандального «Бульбаш-Холла», но эти просьбы услышаны не были.
В 2017 году, во время лукашенковской «оттепели», белорусские кагэбисты позволили Кляшторной впервые увидеть дело ее безвинно осужденной матери, вместе с которой в казахские степи была выслана и она. В Беларуси массового рассекречивания документов, касающихся репрессий, не было. Архивы КГБ до сих пор остаются закрытыми для белорусов.
Несколько раз Кляшторная возвращалась и в сам Казахстан, на место Акмолинского лагеря, где в музее хранится одеяло-мешковина, в которое мать пеленала ее в ссылке.
Стремление тоталитарной системы уничтожить несогласных, память, наследие и прошлое, их близких, а детей перебить на манкуртов в случае сестер Кляшторных не сработало. Правда и справедливость сильнее любого зла. Одно теплое слово незнакомки про родителей и Родину, разрушили то, что годами вбивалось детям в головы про «врагов» и «предателей».
Дети вернулись, и они сделали все, чтобы среди белорусов звучали имена их родителей, а не имена палачей и убийц.
«Наша Нiва» — бастион беларущины
ПОДДЕРЖАТЬ«Не исключаю, что по приказу местных властей». В «витебских Куропатах» уничтожили кресты, вывески и указатели к местам расстрелов
В Куропатах новые факты вандализма, снова пострадал крест Ластовскому
Острова соединились в континент. Как белорусская интеллигенция перешла от сотрудничества с советским режимом к сопротивлению ему
Комментарии