«Лукашенко называли «луноликий». Присоединившийся к «Байполу» прокурор о разделе колоний, центральный аппарат Генпрокуратуры и август-2020

В большом разговоре с Радио Свобода Ракицкий рассказал, чем занимался в Генеральной прокуратуре, что за человек Андрей Швед, справедливо ли еще разделение на «красные» и «черные» колонии, а также как прокурорские работники смотрели на протест 2020 года.

«С приходом Шеймана прокуратуру встроили в вертикаль»

— Александр, расскажите о себе: откуда вы родом, где учились, где работали?

— Я родился в Молодечно в 1974 году. Там же окончил школу. Потом — Академию управления по специальности «правоведение». Затем поступил в 1996 году на службу в Минскую транспортную прокуратуру. Там работал помощником прокурора, следователем. В 1998 году стал работать в аппарате Генеральной прокуратуры, прокурором международно-правового отдела. В 2001 году — прокурором по надзору за законностью исполнения уголовных наказаний. С 2008 года работал в научно-практическом центре Генеральной прокуратуры, был начальником отдела научно-методического обеспечения прокурорского досмотра.

— Объясните, чем занимается этот научный центр?

— Конкретно мое подразделение занималось разработкой методических рекомендаций для осуществления прокурорского досмотра в различных областях, в поддержке государственного обвинения. Затем — криминологические исследования различных видов преступности (коррупции, преступности несовершеннолетних и т.д.). Участвовали в разработке государственных программ борьбы с преступностью. Много всего было. Мы занимались именно криминологией, а не криминалистикой. Криминология — это наука, изучающая причины и условия появления преступности, разработкой мер для ее контроля.

— Значит, вы в центральном аппарате Генеральной прокуратуры были около 20 лет?

— Все так. За это время подходы изменились. Раньше следствие было одним из направлений нашей деятельности, очень важным. В 2000-е его забрали, как выяснилось, не окончательно. Система органов была выстроена еще в советские времена, такой она примерно и осталась в Беларуси. Убрали еще военную прокуратуру, транспортную. После расследования дела так называемого «эскадрона смерти» сняли прокурора Олега Божелко, много людей в МВД, в КГБ. И в этом смысле прокуратура с приходом Виктора Шеймана стала встраиваться в вертикаль власти. До этого она была еще как более-менее самостоятельный орган. Далее генеральные прокуроры Миклашевич, Василевич, ни одного не было выходца именно из органов прокуратуры. По-моему, это было сделано как раз для того, чтобы встроить прокуратуру в лукашенковскую вертикаль.

«Никто не выделялся на общем фоне»

— Кого-то из генеральных прокуроров, с которыми вы поработали, вы могли бы отметить как хорошего руководителя?

— Из генеральных прокуроров — нет. Но был выдающийся специалист заместителем генерального прокурора — Николай Куприянов, царство ему небесное. Он был образцом прокурорского работника. Что касается моей деятельности, то с изменениями руководителей перемен у меня не было. Кто-то делал упор на профилактике преступной деятельности, в частности Василевич. Кто-то работал без акцентов каких-то. Никто не выделялся на общем фоне.

— В бытность следователем работали ли вы с какими-то громкими делами?

— Нет, дела не имели большого резонанса. Это были и убийства, и коррупция в таможенных органах, и превышение полномочий, и тяжкие телесные. Что касается дела, которое запомнилось, то вспомню случай в Борисове. Это было на железнодорожном вокзале, бывший «афганец» поднимался по лестнице из общественного туалета. Дело было зимой, он поскользнулся, а милиционерам показалось, что он пьян, стали задерживать, незаконно применили в отношении мужчины физическую силу. Он получил телесные повреждения, пытались привлечь к административной ответственности. В результате нашего расследования три сотрудника милиции были обвинены за превышение власти.

«Разделение в колониях на касты — наследие СССР»

— Вы также много работали с белорусской пенитенциарной системой. Посещали тюрьмы, колонии, СИЗО лично?

— Да, конечно. Очень много учреждений. Пожалуй, большую часть, если не все. Если говорить о тюрьмах, то это полностью закрытые учреждения, лица отбывают наказание в камерах на 2-6 человек. Они 24 часа в день под надзором сотрудников тюрьмы. Что касается колоний, то это жилые корпуса, возле каждого из них локальные зоны, огражденные забором с сеткой. Где-то жилые корпуса разделены на комнаты по четыре-шесть человек, где-то есть и по сто. В каждой колонии есть производство-где-то мебель собирают, где-то металлопроизводство. Есть еще столовки, стадион, клуб, в большинстве колоний — церковь. К этим объектам заключенные не имеют постоянного доступа, только по повестке дня.

— Были ли вы в камерах для осужденных на пожизненное заключение и для тех, кто ждет исполнения смертного приговора?

— Да, видел. Пожизненное заключение у нас отбывают в Жодино и Глубоком. Это тот же тюремный режим, только более усиленная охрана. Отдельные блоки на территории тюрьмы или колонии. Люди не сидят в «одиночках», обычно это камеры на 2-4 человека. Что касается «расстрельных», то они ожидали исполнения приговора в СИЗО № 1 Минска (на улице Володарского — РС), в камерах, находящихся в подвале учреждения.

— Правда ли, что существуют так называемые «красные» и «черные» колонии? У одних якобы руководит администрация, а у других — уголовники…

— Это в прошлом было такое разделение. Это наследие СССР, в колониях было такое деление на «блатных», «мужиков» и людей, как сейчас принято говорить, с низким социальным статусом. Это «было» перешло и в белорусскую пенитенциарную систему. Условное разделение на «красные» и «черные» колонии существовало до начала 2000-х. Например, в Минске колония № 1 считалась «красной», в Новополоцке — «черной». Потом ситуация исправилась. Это было популярным до тех пор, пока было много криминальных группировок, «воров в законе». Разделение на касты осужденных вообще кануло в прошлое, кроме «людей с низким социальным статусом». Я считаю, что это оставили администрации колоний для того, чтобы было удобнее управлять. Этот раздел полностью контролируется. Даже то, что осталось, должно быть уничтожено. На сегодня все 100% заключенных подписывают бумаги о надлежащем поведении. Например, за что сейчас привлекают к ответственности в колониях, назначают ШИЗО или ПКТ, лишают передач. У осужденных есть обязанность убирать жилые помещения. И с давней поры этим занимаются только люди с низким социальным статусом. Если ты пойдешь мыть туалет, то переходишь в эту касту. Если администрация захочет привлечь к уборке кого-то так, а он откажется, то это повод для наказания. Система закрыта, возможностей для бесчинств очень много.

— Как вы сегодня воспринимаете условия отбывания наказаний политическими заключенными?

— По-моему, это преступление против человечности. Более сотни человек, по моим сведениям, получили статью 411 УК «неповиновение требованиям исправительного учреждения». Много людей без перерыва находятся в ШИЗО, ПКТ. Людям создают невыносимые условия отбывания наказания.

«Вызвали на допрос, провели обыск»

— Почему вы оставили Генеральную прокуратуру?

— События 2020 года активно обсуждались среди коллег. С октября по декабрь 2020 года я подготовил несколько документов, где давалась негативная оценка деятельности сотрудников МВД и КГБ. Два письма касались конкретного уголовного дела. А еще один документ — это общее обращение к генеральному прокурору Андрею Шведу. Я говорил о бездействии органов прокуратуры. В июне 2021 года меня вызвали на допрос в органы собственной безопасности, был проведен обыск на рабочем месте, забрали телефон, просмотрели электронную почту. Все это длилось около восьми часов. Выяснилось, что один из этих документов был опубликован и он дискредитирует Республику Беларусь. Я был приглашен на следующий допрос, на который не явился, так как коллеги сообщили, что планируется задержание.

— Тогда вы и выехали?

— Да, именно. Знакомые помогли добраться до Москвы, оттуда улетел в Ереван, а уже из Армении в Киев.

— В 2020 году вы участвовали в акциях протестах?

— Смотреть на все это беззаконие было больно. Это понимал не только я, но и другие сотрудники прокуратуры. Бездействие сейчас уже понятно, а тогда еще была надежда, что ответственные будут привлечены к ответственности. Это была утопия. С семьей участвовали в акциях протеста в Молодечно и Радошковичах, в Минске не выходил.

«Швед понимает, как действовать в этой системе»

— А в целом какие настроения были у Генеральной прокуратуры в 2020 году?

— Ожидали, что будут привлечены к ответственности лица, которые творили просто невозможные вещи — насилие, пытки, изнасилования. Много свидетельств же опубликовано. Некоторые сотрудники ездили и в больницы, помогали пострадавшим. Кто-то связывался с оппозиционными силами. Было ожидание, которое потом оказалось наивным. На сегодняшний день центральный аппарат прокуратуры изменился процентов на 70. В марте 2021 года из прокуратуры Гродненской области уволили в один день 26 человек. Это так называемая «чистка рядов». Кто-то участвовал в протестах, кто-то публично высказывался, а кто-то непублично. Представьте себе масштаб. На сегодня стоит кадровый вопрос, среднее звено ушло, а заменить некем. Пытаются привлечь кого-то из районов, а потом в провинции прокурорами районов становятся уже через полгода после окончания вуза.

— Это Андрей Швед такие чистки начал?

— Да. В 2021 году он говорил, что в наших рядах много предателей и чистки продолжатся. Швед очень амбициозный человек. Для него приоритет — это карьера. При этом он опытный специалист. Он понимал, как действовать в этой системе, как улавливать желания, выполнять поручения, оправдывать ожидания. Это все характерно и советской системе, и нашей. Занятная история была в контексте выполнения в государственной системе поручений. Была лукашенковская директива при министре внутренних дел Наумову обеспечить в колониях 100-процентную занятость. За какой-то период из определенных областей приходили отчеты, что привлекли не 100%, а 104% осужденных.

Со Шведом мы знакомы с конца 1990-х, сидели через пару кабинетов друг от друга. Он был прокурором отдела по досмотру за исполнением законодательства органами дознания и следствия.

— А прошлый прокурор Александр Конюк отличался от Шведа?

— Ему были не свойственны такие резкие шаги. Если брать события 2020 года, то Конюк не увольнял людей, которые участвовали в протестах, а искал какие-то компромиссы, пытался договориться с ними.

«Бывшие коллеги меня поддерживают»

— Чем занимались в Украине?

— Что касается общественной деятельности, то связался с руководителем Белорусского кризисного центра во Львове Алексеем Францкевичем, помогал. Продвигали проект закона о легализации белорусов, которые приезжали жить в Украину. Помогал с юридической точки зрения писать документы. У меня в Украине есть родные люди, которые помогали. Нашел работу даже в «Приватбанке», крупнейшем государственном банке Украины, на позиции сотрудника по связям с правоохранительными органами. Но потом все же был вынужден ехать. Выехал через пару дней после начала войны.

— Как вы попали в ByPol?

— В марте 2022 года я получил контакт Олега Талерчика, мы поговорили. Я сказал, что готов помогать ByPol. К сожалению, обратной связи от Талерчика потом не было. Мы не были знакомы лично, но я знал о таком человеке. В 2023 году у нас оказались общие знакомые с Александром Азаровым. И Азаров предложил работу.

— Почему открыли свое лицо? Многие бывшие силовики этого не делают.

— Большинство боится за своих родных — детей, родителей. У меня же дети со мной, а родители, к сожалению, умерли.

— Бывшие коллеги не пишут?

— Общаюсь с некоторыми, сохраняем отношения. Эти люди меня поддерживают.

— Никто не предлагает вернуться обратно в Беларусь?

— Когда я был в Украине, то через третьих-четвертых лиц приходили такие предложения.

«Сарказм к Лукашенко всегда присутствовал»

— Какова ваша функция сегодня в ByPol?

— Показать всю масштабность преступной деятельности режима и сделать эту работу системной. Это касается и фальсификации выборов, и насилия против мирного населения, и преступлений против конституционных прав и свобод граждан, и преступлений против интересов службы. Юридическая оценка действий конкретных лиц. Это такая аналитическая работа.

— До 2020 года вы задумывались, что в Беларуси что-то не так?

— Все задумывались, даже понимали, что это неправильно, когда человек захватывает такую огромную власть. Среди государственных служащих и прокурорских работников ирония и сарказм всегда присутствовали, Лукашенко называли «луноликий», «солнцеподобный». Мол, смотри, какую дикость принял «солнцеподобный». Эти процессы были очевидны, но с ними мирились до откровенного беззакония.

— В судах прокурорские работники и судьи работают в одной сцепке?

— Процесс организован таким образом, что это, по сути, одна сцепка. Есть случаи, когда до начала судья разговаривает с прокурором, согласовывают приговор. Это происходит не всегда. Но существует практика, когда дело дошло до суда, то должен быть вынесен обвинительный приговор. И до 2020 года были случаи, когда принципиальные прокуроры отказывались поддерживать обвинение, они доносили руководству свою позицию — и тогда их к процессу не допускали. В делах политзаключенных точно еще до начала суда и судья, и прокурор знают, каким будет приговор.

• 47
• 0
• 6
• 8
• 6
• 15
• 33
• 0