Иван Каленикович Дубовец был главным идеологом МВД. Сын сформировался в оппозиции к нему. Его новая книга — автобиографическая. Она о самосвобождении и той радости, которую это самосвобождение приносит человеку. О том дзене, который переживает белорус, позволив себе стать белорусом. Но это также попытка найти позитивную логику в событиях, которые мы переживаем, и увидеть надежду в конце нашего белорусского туннеля, пишут Микола Бугай и Зося Луговая о новой книге Сергея Дубовца «Занзибар».
Должности многое говорят о человеке. Но иногда больше всего о нем рассказывает единственный эпизод биографии.
Сергей Дубовец был одним из немногих, кто по собственной инициативе вернулся из зажиточной Европы, из Праги, жить в Минск. Но «Занзибар» — о более давних днях.
В новой книге Сергея Дубовца многие узнают себя: свое детство и молодость; смущение; познание мира; сомнения; ошибки; первую влюбленность; окурки, подобранные на улице; сидение на лавке в компании случайных в твоей жизни людей с бутылкой вина.
Взросление души
Это не мемуары в их классической форме, но это и не воспитательный роман. Это нон-фикшн — лиричный и рефлексивный. Это книга об идеях, и она написана в том неповторимом стиле, за который многие так полюбили статьи Дубовца с момента его дебюта и поэтому стараются не пропустить ни одной его публикации. Если кто-то ждет работы над ошибками своего поколения — нет, это не работа над ошибками. Эта книга, действительно, как и указано на обложке, о «взрослении души». Она о просветлении, о нахождении пути в жизни и том дзене, который переживает белорус, позволив себе стать белорусом.
«Занзибар» — детальное воспоминание о поиске себя, о том, как мы становимся теми, кем становимся. Это и книга о Минске 1960—1980-х. И попытка найти логику в событиях, которые мы пережили за последние годы, и увидеть надежду в конце белорусского туннеля. И — красивый текст, от которого не оторваться. Вот просто, прежде всего, красивый. Удовольствие читать.
А почему книга называется «Занзибар»? Потому что репрессии 2021 года вынудили Дубовца покинуть Беларусь, и судьба занесла его на этот африканский остров. И он объединяет наблюдения за повседневной жизнью там с воспоминаниями о детстве и молодости в советской Беларуси. Получилось необычно и на удивление органично.
Просто вернулись к самим себе
Между своей личной историей (школа, первая работа, армия, университет, распределение в Гомеле, любовь в Бресте, поездки в Мир) Сергей Дубовец рассказывает историю своего и своих друзей прихода к белорусчине, о внутренних импульсах и задаваемых себе вопросах.
«…сама Беларусь родилась для нас из книг, и как она теперь разрослась и разнообразилась, какой необъятной стала. А это все сделали мы все вместе. Хотя, правда, что мы такого сделали? Просто вернулись к самим себе. Вернули порядок вещей в то русло, которое было с начала времен. Было, пока кто-то не решил повернуть нашу реку назад, то есть в никуда. Повернул, и белорусы на какое-то время перестали быть самими собой. Всего на пару поколений. Прожили свою жизнь не в своем русле и исчезли бесследно. Никто их и не заметил. Их солнце так и не взошло. И скажите, стоило ли поворачивать ту реку?..»
Это возвращение автор видит предопределенным. Будто к нему пришли те, кто должен был — по чьей-то высшей воле — прийти. В книге в разных местах рассыпаны размышления о невидимых нитях судьбы, которая вертит нами так, как ей заблагорассудится.
О «Майстроўне», молодежной группе, возникшей в начале 1980-х, Дубовец говорит: чудо. (Это же слово он использовал в названии книги о «Майстроўне», вышедшей в 2012 году.)
«Во всем, что меня делало кем-то, я не нахожу рационального объяснения, всегда был какой-то толчок изнутри, какой-то внутренний голос».
Дубовец пишет об этом так уверенно, что почти невозможно не поддаться его теории. Но в «программе твоего вечного возвращения» все же есть определенная неточность: само по себе ничего не делается и не сделается. Жизненный путь Дубовца сам опровергает его слова.
Винцук Вечерко как катализатор
Было формирование личности в оппозиции к отцу. Был решающий вклад друга в формативный момент юности. И была любовь к бабушке.
Отец — полковник милиции, главный идеолог МВД, говоривший строго по-русски, даже когда приезжал в родную деревню на Мозырщине. Дяди на родине говорили на родном языке — но не отец.
Была равнодушие к учебе и школе, был стандартный набор книг советского школьника. Но было и то, что помогло в поисках своего я внутри себя.
С Винцуком Вечерко Сергей Дубовец по инициативе родителей знакомится после 8 класса (это эквивалент сегодняшнего 9-го) в санатории «Беларусь» в Друскенинкае. «Винцук, правда, был на два года младше, но интеллектуально более развит. Я, в свою очередь, выглядел тогда совсем ребенком. Так оно как-то и склеилось».
Далее имя Винцука Вечерко регулярно появляется на страницах книги: младший друг оказал на Сергея Дубовца сильное влияние.
Так сложилось, что Дубовец переведется из математической 50-й школы в 4-ю (возле дома, где жил Машеров), в которой учились Вечерко, будущая жена Винцука Арина, Петр Марцев и «многие другие герои». Именно Винцук и Арина с другими студентами филфака создадут «Майстроўню», к которой присоединится Сергей Дубовец после окончания срочной службы.
Заслуга бабушки
Особую роль в жизни автора сыграла и любовь.
Любовь бабушки, отцовской матери, неграмотной бабы Хведоры.
Родители Сергея Дубовца были с Мозырщины. Старшая сестра проводила время с бабушкой и дедушкой по материнской линии в Мозыре, а младшего Сергея возили в деревню Мелешковичи, к бабе Хведоре.
«Я учил бабу Хведору читать буквы, а она тем временем силой своего магнетизма делала из меня, никакого, человека определенной, своей культуры, ментальности со своим самобытным наполнением. И если из моих усилий ничего не получилось, то из ее полностью наоборот. Благодаря бабе Хведоре я стал осознанным белорусом».
Белорусскость бабы Хведоры была природной, и держаться своего было для нее тоже делом естественным. Ничего другого она и не могла.
Бабушка по материнской линии была совсем другой. Автор далеко разводит рассказы о двух бабушках в тексте, но не сравнить их все равно не удается. Родители матери, баба Даня и дед Андрей, приехали в Беларусь после войны и «неуклонно придерживались своей русскости как в языке, так и в привычках и поведении», в том числе правил не высовываться и считать себя маленьким человеком. Для иллюстрации этого автору хватает всего одного короткого примера. Приехав на практику в мозырскую газету и планируя журналистское расследование, внук-студент получил от бабушки совет: «А ты, Сереж, не лезь. Ты ведь, Сереж, говно».
На этом фоне белорусская баба Хвядора — пример самоуважения и уверенного ощущения себя на своей земле. О ней Дубовец говорит: «Баба называла себя белоруской. Она была неграмотной, то есть не углублялась в тему выбора для себя национального имени, потому что жила в своей совсем архаичной общине таких же ровесников, родителей и дедов… Они все, сколько себя помнили, были белорусами. Представить себе, чтобы баба назвалась как-то иначе (русской, литвинкой, полькой) я не могу…»
Романтический национализм
Размышления Дубовца о белорусском национализме — романтизированные. Белорусский национализм, по словам Дубовца, — это национализм белых ворон. Быть белой вороной среди черных — значит быть в уязвимом положении. Но в этой уязвимости одновременно, мол, и сила такого национализма:
«Он не такой упорный, не такой неразборчивый в средствах, не такой иногда тупой. Но в этом же и его сила… Он беззащитен перед нападающими, но он все время мобилизует, привлекает к себе большое количество неофитов, потому что он совсем не принудительный и очень привлекательный, говоря одним словом — добрый».
«Жизнь — это Занзибар»
Размышления об Африке — может быть, самое слабое, что есть в этой книге. Ориенталистская идеализация не помогает понять реалии Занзибара и африканского континента в целом, а скорее вводит читателя в заблуждение и уводит его на ложный путь. Утопично искать утраченный рай в укладе жизни ушедших времен.
Автор действительно комфортно чувствует себя на Занзибаре, где они с женой владеют небольшим отелем. Но можно ли перенести это ощущение рая на всю Танзанию? С момента обретения независимости в стране правит одна и та же партия — Chama Cha Mapinduzi. Предыдущий президент отрицал существование ковида и в итоге сам стал его жертвой. А недавно местные силовики убили оппозиционного деятеля. И это еще Танзания — а по соседству Сомали, Судан, Конго, Бурунди.
Нет ничего идиллического в африканском образе жизни, в африканских реалиях, и дауншифтинг — не универсальный рецепт спасения.
Но наблюдения за жизнью африканского острова возвращают автора воспоминаниями в детство, в то, что он называет непосредственностью бытия. Этим размышлениям посвящен раздел в начале книги. То, что европейцу может показаться неустроенностью или бедностью, на самом деле оказывается простотой и достаточностью. Жизнь на Занзибаре устроена ровно настолько, насколько это нужно в том климате и условиях. Именно таким вспоминается Дубовцу его детство: что в деревне под Мозырем, что на Круглой площади в Минске.
«Жизнь, если хотите, это Занзибар. О зле здесь вспоминаешь иногда, когда видишь людей из северного полушария, и никогда, когда вспоминаешь свое детство в Мелешковичах или в Мозыре, или на Круглой в Минске. Жизнь — это Занзибар… Непосредственность бытия не включает в себя зла. Как не включает в себя войны. Зло — это как раз все, что не про жизнь и не про Занзибар».
Genius Minsci
Воспоминания Сергея Дубовца о Минске его детства — трогательные и захватывающие. От них не оторваться, из какого бы ты ни был поколения, какие бы в Минске твоего детства, юности ни были другие привычки и культовые места. Сам автор говорит: «Может быть, и воспоминания универсальны, потому что читая о моем, вы все равно будете думать о своем».
Дубовец размышляет о духе Минска, города, который слишком изменился во второй половине XX века. Поэтому многие испытывают щемящую любовь к городу своей юности, но в современном Минске уже мало его узнают.
«…собственно духа места в Минске не было, была моя личная сладко-горькая тоска по собственному детству, а дух места — общий и одинаково ощущаемый всеми, независимо от возраста и других персональных данных. Откуда он берется? Интересный вопрос. Наверное, он возникает из своей собственной неизменности — самой ценной черты, которая своя у каждого города. Она нематериальна, поэтому сохранять ее при всех неизбежных материальных преобразованиях — настоящее искусство».
В «Занзибаре» много лирики. А еще — культурного контекста. Вы регулярно будете находить в нем цитаты и отсылки к разным произведениям — от Ромена Гари до Джойса, от Янки Купалы до стихотворения Насты Кудасовой о летчике, «который никого не спас».
И это книга-погружение в океан белорусскости. Погружение, которое приносит огромное интеллектуальное и моральное наслаждение.
Сяргей Дубавец. Занзібар. — Прага: Вясна, 2024
* * *
Немного биографии
65-летний Сергей Дубовец был лидером первых организаций, которые ставили целью обретение Беларусью независимости — в мрачном начале 1980-х.
В те же самые 1980-е он осуществил перезагрузку белорусской литературной и культурной критики.
Позже Дубовец был среди идеологов создания Народного Фронта.
А в 1991 году он осуществил смелый проект возрождения «Нашай Нівы».
На рубеже тысячелетий он передал издание младшему поколению, а сам перешел на Радыё Свабода и, как выяснилось недавно, стал масоном, поднявшись в иерархии до великого магистра Великой ложи Беларуси.
В 2010 году он пережил страшную трагедию — гибель жены, прекрасной белорусской поэтессы Татьяны Сапач.
Он автор, среди прочего, книг «Практыкаванні» (1992), «Майстроўня. Гісторыя аднаго цуду» (2012) і «Стагоддзе НН» (2023).
Комментарии
Навука ўсім беларусам. Для расейцаў вы, беларусы, ўсе "говно", нават калі гэтыя расейцы - члены вашай сям'і.