Исследовательница фольклора — о песнях, которые спасают в эмиграции, старообрядцах и белорусском парадоксе
«Жить, зная, что есть вещи, которые от тебя не зависят, очень тяжело. Это реальность, которую не хочу принимать», — трогательный рассказ Ольги Барышниковой «Солидарности».
— Ольга, как и почему вы оказались в эмиграции?
— По всем известным причинам, по которым в ней оказались сотни тысяч белорусов. Самым сложным было принять решение, что пришло время уезжать. Прощаться с близкими, особенно с бабушкой. Прощаться с людьми так, будто я при жизни себя хороню. Было именно такое ощущение.
Прощалась, зная, что я уже не вернусь, но им я об этом не говорила. Чтобы не ранить, говорила, что буду приезжать. Я точно знала, что больше не увижу свою бабушку.
Это не означает, что я ассимилируюсь. Но я ничего не жду от жизни, потому что оказалась в ситуации, на которую не могу повлиять. Ничего не могу сделать, чтобы вернуться в Беларусь и не сидеть в тюрьме.
Жить, зная, что есть вещи, которые от тебя не зависят, а для тебя это существенно, это коренные вещи, от которых полностью зависит твоя жизнь, — очень тяжело. Это реальность, которую я для себя не хочу принимать.
«Был период, когда я думала сама пойти в милицию. Потому что уже не могла ждать»
— Казалось, что самое психологически сложное происходило со мной в Беларуси: страх задержания, подозрения, что кто-то следит, недоверие к людям. Был период, когда думала сама пойти в милицию. Потому что уже не могла ждать. Это превратилось в психическое расстройство.
В результате, когда я оказалась в эмиграции, в достаточно комфортных условиях, психика сработала как пружина, которая долго была сжата, а потом хоп — и развалилась.
Стало еще хуже, из-за панических атак было страшно выходить из дома. Случилась депрессия, диагностированная психиатром. Я принимала антидепрессанты.
Рассказываю, потому что благодаря людям, которые делились, рассказывали о депрессии, и я решилась обратиться к специалисту. Я принимала таблетки 9 месяцев, это относительно мало, но они помогли мне избавиться от паранойи, что за мной следят, и что меня выдадут Беларуси.
Было ощущение, что в эмиграции есть все условия, чтобы жить и работать, потому что есть возможности. И тут они действительно есть. Но почему-то тогда казалось, что никак не живется, даже не дышится. Невозможно.
Слава богу, это в прошлом, но не знаю, справилась бы я без помощи психиатра.
— Помогали ли вам в этот период белорусские народные песни, и как они вообще пришли в вашу жизнь?
— Песни, независимо от того, в каком я состоянии и в какой стране, не исчезают никогда. Потому что это часть и образ моей жизни. Все мое окружение — люди, которые поют.
Поем не только на праздниках, традиционные народные песни поем просто дома, с мужем. Это — как дышать. По образованию я профессиональный музыкант, но академической музыки, дирижер академического хора.
Я закончила академию музыки, но в магистратуре моя магистерская была по этномузыкологии. Профессиональным исследованием народной музыки я занимаюсь примерно с 2018 года.
Но народные песни у меня с детства, потому что моя бабушка феноменальная певица, даже фантастическая. У нее очень богатый репертуар. Даже две бабушки пели и дедушки тоже. Они меня воспитывали, я родилась в деревне. И для меня это все естественно.
Переехав в город, я не скрывала этот опыт желанием стать городской, а наоборот. Понимала, что это моя фишка, мое богатство.
— Откуда это у вас? Потому что многие, уезжая из деревни, стесняются перед городскими.
— Мне повезло родиться не в типичной деревне. Я родом из Германовичей Шарковщицкого района. Деревня, где находятся три функционирующих храма разных конфессий. Три музея и частная картинная галерея. У нас есть музей Язепа Дроздовича, где самое большое в Беларуси количество его оригинальных произведений.
У моей бабушки дома Дроздович ночевал и рисовал ковер. Мой детский сад находился в здании панского дворца. Я выросла в деревне, где с детства учат гордиться тем, откуда ты.
Я ходила в белорусскоязычный садик, закончила белорусскоязычную школу. У нас в районе, который экономически самый бедный в Беларуси, только две русскоязычные школы, остальные белорусскоязычные. И когда я в 15 лет поступила в Новополоцкий музыкальный колледж, то приехала с мыслью, что раз у нас так, то и у всех так. Тем более в городе!
Получилось наоборот: в Полоцком районе на тот момент была одна белорусскоязычная школа. А у нас священники в костеле, которые приезжали из Польши, учили белорусский язык и молились по-белорусски.
Поэтому у меня с детства чувство гордости за то место, откуда я родом. А еще Германовичи держатся на увлеченных людях, которые живут и дышат своим делом и родными местами.
«Лежать на печи и петь, полоть в огороде и петь, ехать зимой на санях или летом на телеге — и петь»
— На самом деле для меня еще самое ценное — мой родненький диалект, мое произношение, мои слова от мамы и бабушки. С мамой мы и до сих пор разговариваем на северо-восточном диалекте.
Мое близкое окружение знает, что я не разговариваю на литературном белорусском языке, потому что мне это не нужно. Куда более важно сохранить произношение, те формы, слова и окончания, которые есть у нас. Потому что это региональное разнообразие. Это то, по чему меня могут узнать: «Ага, девка так разговаривает и «мальцы» слово говорит — так она же с Витебщины!»
— Какие еще особенности в северо-восточном диалекте?
— В том числе окончания глаголов. Не піша — а пішыць, не чытае — а чытаіць, слухаіць. И еще как нас называла мама в детстве: кярэпла, хаўтама (шустрый неаккуратный человек), вяпла (разиня), трахала (невнимательный человек). В этом слове важен акцент — на последний слог (улыбается).
— Что такое кярэпла?
— Точно сказала про него поэтесса Анна Шакель, которая также из нашего региона: карэпла — это человек, как скрипучие двери. На самом деле слово имеет литовское происхождение.
— А каким песням учила вас бабушка, может есть любимые?
— Бабушка очень хорошо помнит репертуар, который усвоила еще подростком. Свадебные песни, весенние и жнивные, масленичные, рождественские, волочебные. Бабушка из могилевско-смоленского пограничья, но этническая белоруска, мы и альбом с ней издали.
Скажу честно, что интересоваться вообще своей бабушкой я начала, когда стала профессионально исследовать фольклор. Тогда и поняла, о чем с ней разговаривать. Потому что мы из разных поколений, как с разных планет. К тому же она жила в другой деревне.
Постепенно мы стали вместе петь, а еще стали настоящими подругами с моей любимой бабушкой Тоней. Она поет всегда, в ее репертуаре около 200 песен и припевок.
В последний год в Беларуси я приезжала к ней почти каждые выходные. Могли говорить обо всем на свете: про парней, перемывать кости соседкам. А главное — лежать на печи и петь, полоть в огороде и петь, ехать зимой на санях или летом на телеге — и петь.
Что касается того, спасают ли песни, есть ли связь с природой, скажу, что я не получаю удовольствия, когда слушаю, что кто-то поет песни неуместно. Например, Купалинку зимой или рождественские летом. Или когда это песни, спетые с достаточно дилетантским поверхностным подходом.
Для меня традиционные песни прежде всего про мышление, и в этом сложность, потому что я сама не могу петь абы как и кайфовать от этого.
«Я бы тебя посадила в эту трущобу, где только хата и лес, и посмотрела бы, как ты радуешься, аж волосы к верху!»
— Какие советы ваша бабушка Тоня давала, когда на душе скребло?
— Мудростей от бабушки миллион. Однажды говорю ей: «А ты знаешь, что та двойню родила?» «Двойню? Это невыгодно, это ж не поросята!». Или «мужыку лытку пакажы, а праўды не скажы».
— А когда кажется, что жизнь катится в пропасть, что говорила?
— Тут скорее было наоборот, я приходила к ней, говорила: «Ты же на пенсии, отдыхай, радуйся. Чего ты?» А она мне: «Я бы тебя посадила в эту трущобу, где только хата и лес, и посмотрела бы, как ты радуешься, аж волосы к верху!»
Немногие бабушки в этом признаются. Но моя очень искренняя и прямая.
— Вы исследуете фольклор Беларуси для своей книги «І даўней так пелі. Музычны фальклор старавераў Паўночна-Заходняй Беларусі». Но старообрядцы, которые, не согласившись с новыми порядками в церкви, ушли из России в Беларусь в середине XVII столетия. Многие говорят, что сейчас не самое лучшее время вспоминать про россиян…
— Представьте себе, что я литовец или поляк. И я вам говорю: «Понимаете, сейчас не самое лучшее время вспоминать про белорусов». Это то же самое.
И чтобы хоть кто-то нами интересовался (прежде всего мы сами должны интересоваться), мы должны научиться интересоваться другими. Если мы хотим знать свою культуру — должны познать другие культуры. Потому что когда белорусы массово узнают про вышивку белорусских старообрядцев, они с ужасом увидят, сколько в медиаполе белорусском вообще старообрядческой вышивки.
Это наш белорусский парадокс. Или возьмем, например, «Купалинку». Песня авторская, но это не та мелодия, которая репрезентирует в этномузыкальном плане белорусский фольклор.
Интересно: то, что становится известным и популярным у нас на массовом уровне, к чему-то глубокому коренному белорусскому почти не имеет отношения. Это очень показательно. Поэтому важно интересоваться и культурой соседних стран, чтобы сравнивать с тем, что ты считаешь своим. Находить либо параллели, либо, наоборот, через различия лучше себя узнавать.
Старообрядцы живут в разных частях Беларуси, и на севере, и на юге. И это разные старообрядцы, тут очень важен дифференцированный подход, понимание, чтобы не запутаться.
Потому что, отвечая на ваш вопрос, можно привести аналогию: «А мне говорили, что все белорусы бьют людей дубинками». На самом деле есть и такие, но много других. И вот тут я дам цитату своей бабушки: «У кожным родзе ёсць курва і злодзей».
Мой папа старообрядец, мой дед тоже. Это моя семья, и я не могу себе позволить не писать книжки, связанные с моим родом и моей семьей. Эти люди не виноваты, это русские, которые с конца XVII века не живут в России. Старообрядцы не равны современным православным, у них из-за этого и раскол произошел, из-за того они и уехали.
— Если бы у вас была возможность завтра оказаться в свободной Беларуси, что бы сделали, обняв близких?
— Я бы села на берегу Дисенки [река Десна] и плакала бы от счастья.
Когда я уезжала из Беларуси, уже знала, что это последние мои дни на Родине и объехала родные Германовичи на велосипеде через все соседние деревни, потому что мне было важно их как бы обнять. И таким образом попрощаться.
И когда вернусь, я сделаю то же самое: я поприветствую их.
Комментарии
Якія ж усё ж такі неверагодныя слабакі... Існуюць сярод беларусаў хлопцы і дзяўчыны якія па некалькі разоў ужо ледзь не загінулі, але далей шыхтом крочаць наперад да светлай беларускай будучыні, а гэтыя седзячы ў Польшчы ўсё ныюць і шкадуюць сябе...