Почему такая судьба постигла могущественную державу, которая еще за несколько лет до того казалась вечной? И чему нас учит эта история?
Одной из переломных дат в истории СССР стал день задолго до его распада — 5 марта 1953 года, когда на подмосковной даче в Кунцево умер многолетний лидер советского государства, создатель одной из наиболее бесчеловечных в мировой истории тоталитарных систем Иосиф Сталин. Наследие «кремлевского горца» казалось вечным, настолько основательно зачищенную общественную жизнь он оставил после себя.
Но соратники Сталина фактически сразу после его смерти отказались от наиболее одиозных его практик и сами пошли на либерализацию прежней политики. Ведь большинство их чувствовало, что дальше так продолжаться не может, нужно что-то менять, иначе взрыв неизбежен. К тому же функционирование системы, в основе которой только насилие и принуждение, требует слишком большого напряжения на всех уровнях: не только от населения, но и от верхушки. А партийным бонзам тоже уже хотелось более спокойной жизни, без постоянного дамоклового меча и над собственной головой.
Правда, сколько-нибудь демократической страной и постсталинский Советский Союз назвать никак не выпадало: диссиденты, открытые враги советской власти, в нем жестоко преследовались, и хотя их уже не расстреливали, но многие провели в тюрьмах и лагерях десятки лет, а некоторые там и умерли. Цензура, недопущение альтернативных мнений в публичной сфере — это все никуда не делось. Но к действительно массовым репрессиям возвращения больше никогда не было. Сталинский СССР и послесталинский, как говорят в Одессе, две большие разницы.
Социальный контракт
Взаимоотношения между властью и обществом в постсталинском СССР определялись через своеобразный неформальный социальный контракт. Суть его: общество терпело монопольное право Коммунистической партии на власть в стране, а взамен партия брала на себя обязанность обеспечивать основные жизненные потребности людей. От людей власти стали не только брать, как раньше, но что-то им и давать.
Но оставался незыблемым принцип: советский человек не сам отвечает за свою жизнь, большинство благ ему берется обеспечивать государство. Ведь оно и не думало отказываться от монополии на средства производства. Все заводы, фабрики, мастерские, культурные, научные, образовательные учреждения — государственные. Люди в такой системе не могут легально организовать свое дело, заняться частным бизнесом. Даже собственного коня на деревне завести не могут, так как он также как тягловая сила считался средством производства.
Отбирая у людей свободу, советское государство давало им определенные гарантии. Размер зарплат удерживался на одном и том же уровне годами, мало завися от рыночной конъюнктуры, годами не менялись и цены на основные продукты или промтовары. Работа, а значит и какой-то источник доходов, была не просто гарантирована — на нее обязывали устраиваться даже тех, кто не хотел. Были шансы получить от государства жилье — если не постоянное, то временное. И хотя общий уровень жизни в Советском Союзе был всегда очень низок по сравнению с развитыми капиталистическими странами, многие его граждане действительно испытывали ту пресловутую «уверенность в завтрашнем дне», по которой многие впоследствии ностальгировали.
А некоторые ностальгируют и поныне.
План вместо рынка
Советская экономика была командно-административной и плановой. Государственный плановый комитет (Госплан) при Совете Министров СССР разрабатывал общесоюзные планы на пятилетку, в соответствии с которыми подробно расписывалось все что можно: и сколько построить новых заводов и фабрик, и сколько какой произвести продукции, и куда ее всю деть, и сколько чего посеять, и сколько убрать, и т.д.
В теории плановая экономика имела преимущество перед рыночной в том, что она укрощала рыночную стихию и направляла ее исключительно в нужное людям русло. На практике, однако, все выходило совсем иначе.
Грандиозные планы составлялись обычно по-волюнтаристски, без должной экономической оценки всех «за» и «против», каждое ведомство — а их в СССР развелось очень много — лоббировало свои интересы, не слишком заботясь об интересах других. Главное было — выбить из Москвы «фонды», а после их «освоить».
Первичным критерием для оценки эффективности деятельности стало выполнение доведенных сверху плановых показателей, а какими способами это достигалось, мало кого интересовало. Нереалистичные планы не выполнялись, пересматривались по ходу, часто закрывались дутыми отчетами. И выходило так, что на бумаге вырисовывалась очень красивая картинка: Советский Союз, согласно статистике, неуклонно увеличивал производство всего что можно, занимая первые места в мире. На деле же были пустые прилавки в магазинах, вечные бараки и коммуналки, ужасная экология, о которой обычно при выполнении грандиозных проектов вообще не думали.
Нефтедоллары: спасительные и пагубные
В 1950-1960-е годы советские геологи открыли большие запасы нефти и газа в Западной Сибири. Это позволило не только полностью обеспечивать этими ресурсами собственные потребности СССР, но и в большом количестве экспортировать энергоносители в Европу. Этот экспорт на долгие годы стал основным источником валютных поступлений в союзный бюджет и позволял до поры покрывать убытки от неэффективной общей системы хозяйствования. Особенно много нефтедолларов поплыло в Москву в 1970-е годы, когда в мире возник острый энергетический кризис и цены на энергоносители возросли в несколько раз. То десятилетие запомнилось советским людям как наиболее спокойное за весь советский период и относительно «сытое» и обеспеченное по сравнению с другими.
Но в конце концов все это вылезло боком.
Получая огромные средства от продажи сырья, руководство СССР могло себе позволить долгое время гнать от себя мысли о необходимости реформирования системы, которая чем дальше, тем становилась все более анахроничной. Несмотря даже на бешеные доходы от экспорта нефти и газа, эта система никогда не могла толком обеспечить внутренний советский рынок нужными населению потребительскими товарами. Все время существования СССР товарный дефицит был постоянным спутником жизни советского человека. Всегда не хватало то того, то этого, а то и всего сразу. И если столицы и крупные города кое-как еще обеспечивались, то в глубинке часто было не докупиться даже элементарных продуктов и товаров.
Зато гигантские средства шли на удовлетворение геополитических амбиций советского руководства. После Второй мировой войны прямо или косвенно вся мировая политика определялась соперничеством между двумя мировыми супердержавами, США и СССР. А статус супердержавы — не только честь, но и постоянные огромные затраты.
Большая часть государственного бюджета СССР расходовалась «на оборону»: изготовление и поддержание в боевом состоянии военной техники, оружия, в том числе ядерного, содержание большой армии и флота. Немало шло сил, средств и энергии на удержание в своей орбите стран «народной демократии». И если где-то в азиатских джунглях или африканских саваннах какой-то местный лидер, придя к власти, начинал проявлять интерес к перспективам строительства на своей почти первобытной родине коммунизма, то он мог вполне рассчитывать на щедрую, и отнюдь не только моральную, помощь со стороны Кремля.
Но до поры кувшин воду носит, и Москва не могла себе такое позволить вечно. Во 2-й половине 1980-х произошла катастрофа. Беспрецедентно высокие мировые цены на нефть, которые держались целое десятилетие, рухнули в несколько раз. И это всего за несколько лет добило советскую экономику. На рубеже 1980-1990-х годов советский рубль начал стремительно девальвироваться, цены — расти, товарный дефицит стал всеобщим, а социальные гарантии все больше ограничивались. Государство больше не могло выполнять свою часть неформального общественного договора, соответственно, и у народа больше не было стимула держаться за свое.
Крах идеологии
В таких условиях оставалось надеяться, что плечо хромой системе, приведшей к экономическому коллапсу, подставит идеология. Но оказалось, что коммунистическая идея как таковая к тому времени фактически умерла, от нее оставался только фасад, за которым все сгнило. И это при том, что на первом этапе своего развития эта идея была похожа на религиозную, за нее немало людей готовы были буквально отдать жизнь, сознательно пожертвовали всем личным и шли на страдания.
Почему же она, в отличие от многих религиозных учений, сдулась так быстро?
Дело в том, что в коммунистическом учении не было одного важного элемента, который есть во всех религиях, существующих веками и тысячелетиями, — веры в загробную жизнь, в то, что за страдания и праведную жизнь на этом свете человек получает ценную премию после смерти: вечную жизнь в раю, как в христианстве, иудаизме или исламе, или выгодное переселение души, как в индуизме или буддизме.
Коммунисты же, наоборот, твердо стояли на позициях крайнего материализма и категорически утверждали: никакой бессмертной души нет, загробной жизни тоже, вся жизнь человека проходит на этом свете, поэтому на нем и только на нем нужно строить справедливо устроенное общество — коммунизм. И чем быстрее люди откажутся от эгоистических устремлений и отдадут все свои силы и пыл на общественные нужды, тем скорее этот коммунизм, как рай на Земле, будет построен. Главное — ни на шаг не отступать от ленинских заветов ни в общественной, ни в личной жизни.
На одно-два поколения это еще могло работать, в светлое коммунистическое будущее уже на этом свете можно было верить авансом. А негативные явления списывать на естественные затраты от перестройки общества, сопротивление старых элементов, козни вредителей и империалистического окружения. Если всех обнаружить, уничтожить, обезвредить, то тогда уже заживем и коммунизм воцарится!
Но со временем даже у самых искренних верующих энтузиазм угасал, так как становилось очевидным, что теория слишком уж расходится с практикой. Обещания раз за разом не сбывались, теория пересматривалась, сроки построения коммунизма постоянно переносились, придумывались какие-то новые промежуточные звенья.
Главное же — те, кто стремился искренне и твердо держаться в своей жизни «заветов Ильича», видели, что живут, как правило, хуже тех, кто об этих заветах в лучшем случае ритуально упоминает, а жизнь строит на совершенно иных принципах. Притом в первых рядах — партийное начальство, которое совсем не живет жизнью простого народа, имея привилегии. В «самом справедливом» обществе на самом деле нет никакой справедливости. И надежды на то, что справедливость будет на том свете, тоже нет.
В результате в решающий момент партия, членами которой на заключительном этапе существования было около 20 миллионов человек, была просто ликвидирована одним росчерком пера. И никто не вышел ее активно защищать.
Национальное возрождение
В то же время действительно неистребимой оказалась другая идея — национальная. С самого начала своей истории коммунисты видели в национализме одного из главнейших своих врагов и жестоко и последовательно с ним боролись, не останавливаясь даже перед самыми жестокими методами. Хотя должны были и приспосабливаться к факту существования национальных движений, предлагая взамен классического национализма свою собственную концепцию развития всех культур народов СССР как «национальных по форме, социалистических по содержанию».
Но привлекательность коммунистической идеологии со временем развеялась как дым, а любовь к своей родине оказалась причиной куда более прочной.
В условиях демократизации общественной жизни ни одна республика не осталась в стороне от процесса национального пробуждения, выхода на свет того, что до определенного времени было приглушено давлением и репрессиями. В каждой республике возникло движение за национальное возрождение и достижение подлинного национального суверенитета. Где-то оно было более сильным, где-то менее, но возникало везде. Тем более что в последние годы Союза открылись цензурные шлюзы и на общество обрушилась целая лавина знаний, которые раньше от него долго и тщательно скрывались.
И много где в этом увидели для себя лично новые возможности местные высокопоставленные коммунистические функционеры. Те из них, которые поняли, к чему идет дело, не стали цепляться за обанкротившуюся идеологию, а пришли по крайней мере к временному компромиссу с национальными силами, фактически возглавив путь своих республик к независимости. Что впоследствии оправдало себя: многие бывшие партийные и комсомольские лидеры нашли себя в новых условиях, соорудив уже в них успешную политическую карьеру или добившись успехов в других сферах.
Мог ли СССР сохраниться?
Учитывая полное банкротство к концу 1980-х годов коммунистической идеологии, как государство, ставящее своей стратегической целью построение коммунизма, Советский Союз сохраниться никаких шансов не имел. От этой идеологии, как и связанной с ней плановой экономики, пришлось бы все равно рано или поздно отказываться. Максимум, чего можно было бы достичь, — это растянуть агонию еще на несколько лет или даже десятилетий, неизбежно пролив при этом много крови.
Ведь некоторые республики удержать в составе «обновленного Союза» можно было бы только силой.
В то же время отнюдь не был исторически предопределенным полный одномоментный распад Советского Союза, с отделением абсолютно всех бывших республик. Далеко не у всех из них национальное движение и жажда самостоятельности были развиты на таком уровне, чтобы с сепаратистскими тенденциями центр не мог справиться. Даже после августовского путча 1991 года руководители некоторых республик, прежде всего среднеазиатских и Беларуси, продолжали ездить в Москву и вести переговоры о потенциальном новом союзе с Горбачевым. Окончательную точку на этих попытках поставило только соглашение в Вискулях 8 декабря 1991 года.
Можно допустить, таким образом, что если бы реформы сверху в Советском Союзе были запущены раньше и были более фундаментальными, то в каком-то новом виде объединенное государство с участием части республик сохранить на какое-то время еще удалось бы. Перестройка же задумывалась Михаилом Горбачевым как попытка подлатать обанкротившуюся систему, лишить ее наиболее одиозных и абсурдных черт, но разрушать ее полностью все же не планировалось. Вот только джин, выпущенный из кувшина, обратно возвращаться уже не захотел и зажил своей жизнью. К сожалению для одних и на радость другим.
«Опаздывающих история наказывает» — это знаменитое замечание Михаила Горбачева, адресованное немолодому правителю ГДР Эриху Хонеккеру, можно было бы адресовать и руководству Советского Союза последних десятилетий, и самому Горбачеву.
Читайте также:
Комментарии